Эдвард Радзинский - Дочь Ленина. Взгляд на историю…

АНЯ. Вы лучше поезжайте домой и выспитесь.

НЕЧАЕВ. Сейчас не заснешь. А заснешь – полночи будешь снимать и искать во сне Фекина… Что у вас хорошего?

АНЯ. (Жует.) У меня хорошего – дали отгул за праздники, три дня.

НЕЧАЕВ. У меня тоже три дня свободных. Что у вас еще хорошего?

АНЯ. Сегодня у моей бабушки день рождения. Она родилась ровно в три часа ночи. Вы знаете, когда вы родились?

НЕЧАЕВ. Не знаю. У меня в этом году вообще нет дня рождения. Я родился двадцать девятого февраля. День рождения раз в четыре года… Есть еще пирожок.

АНЯ. Съедим. и его. В честь вашего неудачного дня рождения…

НЕЧАЕВ. У вас есть «лучшая подруга»?

АНЯ. Нет. У меня была единственная сестра… Но она умерла.

НЕЧАЕВ. В вас очень много детского. Это славно!

Далекие удары часов.

АНЯ. Я погибла! Через час родится моя бабка! Только бы сестры не было дома. Боже, сделай так, чтобы… (Замолчала под взглядом Нечаева.)

НЕЧАЕВ (насмешливо). Ничего-ничего. Это другая ваша сестра, тоже единственная, но живая!

АНЯ. Вот никогда не могу соврать. Хороший я человек!.. Что вы так глядите?

НЕЧАЕВ. Пытаюсь понять, зачем вы схоронили сестру.

АНЯ. А вы этого не поймете. Вы ведь ничего не понимаете. Ни-че-го. Вы все время жалуетесь! С той минуты, как мы познакомились. Еще бы, приятно, когда тебя жалеют. И я вот тоже захотела, чтобы вы меня пожалели. Я не виновата, что не могу красиво рассказывать, как я устаю в своем дерьмовом магазине И день рождения у меня самый примитивный – десятого августа. Но я тоже захотела необычайного! И чтобы меня необычайно пожалели. И похоронила живую сестру! Только не смотрите на меня так мудро. Все-то вы знаете. А вдруг вы ничего не знаете? «Ах, как в вас много детского, ах, какая вы неиспорченная!» Вы – глупец! Я – тщеславная баба! Ясно? И невероятная врунья! И сначала я хотела быть знаменитой. Не вышло! Потом я вдруг стала бояться, что никогда не выйду замуж и останусь старой девой. И все надо мной будут смеяться. И это прошло. А теперь испугалась, что в жизни у меня не будет ничего невероятного. И когда я с вами познакомилась, я поверила: случится невероятное!

НЕЧАЕВ. Но не случилось…

АНЯ. А теперь еще немного подышим свежим воздухом… Сделаем пять вдохов и пять выдохов и разбежимся по своим планетам…

Нечаев молча смотрит на Аню.

ОПЕРАТОР (укоризненно) Федор Федорович? Вам давно нужно подойти к ней и положить ей руки на плечи… Здесь – от крупного до среднего.

Режиссер выполняет.

АНЯ. (шепотом.) Я побежала!

НЕЧАЕВ. Да.

АНЯ (не двигаясь с места). А я все боялась и решала, идти на съемку или не идти. И пока решала – опоздала. Я побежала. (Не двигаясь.) Прощайте!

НЕЧАЕВ. Прощайте!

ОПЕРАТОР. Здесь Нечаев наклоняется и целует ее. А вы опять остановились!

НЕЧАЕВ. Я не остановился. (Ане) Вы должны вырываться.

АНЯ. Я не вырываюсь, потому что вы меня не целуете!

Режиссер целует.

АНЯ (не вырываясь). Не надо.!

Он целует снова.

АНЯ. Ну, я это плохо делаю… Нос мешает… Ужас-ужас-ужас! (Она уткнулась ему лицом в плечо.) Я побежала-побежала-побежала! (Отчаянно.) Побежала! (Убегает.)

ФЕКИН. (читает) «Квартира Надежды Леонидовны.

ОПЕРАТОР. Здесь, думаю, панорамочка – комната, где накрыт праздничный стол, и коридор, где стоит телефон.

ФЕКИН. (читает) В комнате за столом – Надежда Леонидовна, бабушка Ани Ирина Кирьянова, старшая сестра Ани, и, Кирилл Владимирович.

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ. С днем ангела, Надежда Леонидовна! И сразу же за вас! (Пьет.) Вы – языческая женщина! Вы нам в наследство от Древнего Рима! (пьет.)

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА (певуче). Он ужасен! (Ирине.) Дорогая, почему нет Ани? Ирина. Я разрешила Ане сегодня задержаться… У них на работе какой-то вечер.

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ. Это правильно. Пусть она будет с народом. У прогрессивных критиков всегда была тяга к народности. Вы наш Белинский!

ИРИНА. По-моему, вы перевыполнили норму.

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Ирина, не мешай ему. (Наивно-жеманно.) Кириллушка, почему вы так много пьете?

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ. Одни люди пьют для того, чтобы им стало лучше, а я… чтобы не стало вдруг хуже. Сегодня я очень о боюсь, что мне станет вдруг хуже…

ИРИНА. Что-нибудь случилось?

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ. Пожалуй! Расскажу после!

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Как я люблю джаз. Пусть на моих похоронах…

ИРИНА. Тетя, тетя!

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Ну что тут такого… Мы все умрем Это и хорошо. К старости мы становимся несколько карикатурны. (Спохватившись.) Дорогая, где карандаш?

ИРИНА. Тетя! Тетя!

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Да, суеверна, как все интеллигенты. Я родилась в три ночи. И пока часы будут бить три, должна успеть записать свои желания, и выпить их с шампанским. Это ужасно. Ударов всего три… а желаний – бездна.

Звонок телефона.

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ (Ирине) Это, конечно, вас.

Высвечивается коридор. Ирина говорит по телефону.

ИРИНА (устало-значительно). Да, Аверкий Борисович… Да, сегодня смотрела… Ну что вам сказать? Отчетливо нечто лермонтовское.

В комнате.

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Бедная Иринушка, ее разрывают по телефону. И так у нас каждый день. Ужасно, что вы так редко к нам приходите. Я хочу почитать вам свою Сарочку Бернар. Я пишу о ней книгу Жаль, с вдохновением плоховато

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вдохновение – как ребенок, которого посадили на горшок: умейте обождать!

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Почему – то до сих пор нет Ани! Я тревожусь… У нее стали фиолетовые глаза… А я знаю эти глаза. У нее мой характер. Она будет много страдать от любви… Вот так, Кириллушка. Я уже научилась понимать красоту чужой любви и чужого поцелуя. Оказалось, старость приносит нам истинное успокоение. Она дарит нам покой, и мы яснее различаем краски мира. Всегда боялась состарится раньше, чем во мне умрет женщина. Природа оказалась милостива. Все произошло красиво.

ИРИНА (вбегая). Тетя! Без пяти три!

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Боже! А где же Аня? Где карандаш? Я погибла!

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ. Возьмите авторучку. (Протягивает.)

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Я отравлюсь чернилами. Боже-боже! (Ирина сует ей карандаш. Шипение часов.) – Лейте мне шампанское! (Удары часов.) (Лихорадочно записывает, бросает листок в бокал. Пьет.) Успела! Успела!

ИРИНА. С днем рождения, тетя!

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Ура! Ура!

Звонок телефона.

ИРИНА (по телефону). Да, Иван Кузьмич… Именно, лермонтовское… А кто вам это передал?. (Смеется). Ах, этот Аверкий Борисович. (Во время разговора в коридор выходит Кирилл Владимирович. Снимает плащ с вешалки.)… Да, по-моему, это тоже удачное определение… (Выслушивая восторги.) Ну-ну… Ну-ну… Побеседуем завтра. Спокойной ночи! (Вешает трубку.)

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ. Значит, все это время вы прославляли наш фильм? Ай-Ай! Что же вы наделали! (Ирина удивленно глядит на него.) Дело в том, что картину, в которой есть нечто лермонтовское, прикрывают.