Сергей Ермолинский - Синее море

М а л и н н и к о в. Даже часовую стрелку передвигают, не считаясь с солнцем. Так что со мной считаться…

С е р е ж а. Тем не менее попрошу экзаменовать меня без всяких скидок.

М а л и н н и к о в (низко поклонившись) . Премного обязан.

С е р е ж а (с укоризной) . Дмитрий Васильевич…

М а л и н н и к о в. Да-да. Когда-то ученики меня боялись, а теперь я их боюсь… Но я историк, друг мой, сиречь многое мне открывается! Город наш древний, помянут еще в завещании Дмитрия Донского. И мало ли лиха сваливалось на его голову? Тушинский вор, гетман Сагайдачный, поляки… Был голод и мор, почище нынешнего, были пожары, чума, холера, почище нашего сыпняка. А он вытерпел, выстоял. И опять выстоит. Могу предположить, поворотов будет множество, пока не обретет новое государство свою окончательную форму. Не ведаю — какую, но бороться с Совдепами считаю затеей не токмо бессмысленной, но преступной. Лишен иллюзий, ибо понимаю, что идеалы свободы, о которых мечтал девятнадцатый век, закиданы грязью и никто в них уже не верит.

С е р е ж а. То есть как это — никто?

М а л и н н и к о в. Друг милый, считайте, что я попросту ослаб духом… Устал жить, как на бомбе. И смотрю я на вас, Сережа, с грустью.

С е р е ж а. Почему?

М а л и н н и к о в. Как — почему? Неховцевы — фамилия достославная, не моя поповская. Предки ваши и Петру перечить не боялись. Отец у вас был знаменитейший профессор, немыслимый фантазер и чудак. Нынче-то кому такой нужен? Вашим Ванькам и Машкам он не нужен, поелику против тифозной вши ничего не выдумал. Да и вы — помните ли его?

С е р е ж а. Отчего ж не помню? Мне было десять лет, когда он помер и меня привезли сюда, к тетушке Миле.

М а л и н н и к о в. Профессорский сыночек… Не в радость это по нынешним-то временам, Сереженька. Им свои, пролетарские нужны, вот какие пилюли.

С е р е ж а (сухо) . Меня моим отцом не корят.

М а л и н н и к о в. Не осуждаю, ни секунды не осуждаю. Пока суд да дело, продолжайте, голубчик, свою карьеру как руководящее лицо.

С е р е ж а (расхохотался) . Что вы! Я в Москву собираюсь.

М а л и н н и к о в. Ой ли! Оттуда к нам бегут, как в рай небесный. И впрямь, кому охота жить, коли на улицах валяются дохлые лошади и кошки.

С е р е ж а. Ну, про это у нас на базаре болтают. Болтают еще, что в Москве появились прыгунчики, бандиты с пружинами на ногах. Вы верите?

М а л и н н и к о в. От страха и ужаса всегда слухи. А что мерзость запустения там, так уж это правда.

С е р е ж а. А вы вглядитесь без раздражения.

М а л и н н и к о в (сокрушенно) . О господи, пошли свет и мир твоим людям.

С е р е ж а. Какой уж тут мир! Вы вглядитесь, вглядитесь в эту странную Москву! Я прямо ошалел. В нищете, в смраде, в запустении… Лекции, вечера, диспуты… О боге спорят. Протоиерей Введенский и нарком Луначарский. В Политехнический не протолкаться. Битком. А назавтра там — Маяковский, Есенин, Мейерхольд. От прежних кумиров щепки летят. И тоже — битком. А в театрах? Смешно бы, кажется, смотреть в наши дни «Лебединое», но и в Большом полно. Сидят в шинелях, в валенках, в ушанках, руки мерзнут, изо рта пар. А в читальнях, в музеях? В университете? Не поймешь, кто солдат, а кто студент…

М а л и н н и к о в. Вот именно, есть ли он, наш великий Московский университет? Не одно ли название?

С е р е ж а. Жужжит как улей! Только бы скорей туда!

М а л и н н и к о в. Доживают, конечно, кое-кто из старой профессуры.

С е р е ж а. А там и старые и новые. В одной аудитории опровергают то, что говорится в другой.

М а л и н н и к о в. Доколотят и его. Жеребеночек вы еще. Дом-то в Староконюшенном нашли?

С е р е ж а. Нашел. А только не узнать.

М а л и н н и к о в. Нуте-с, что же?

С е р е ж а. Внутри все перегорожено. Из всех форточек трубы торчат. Полно жильцов.

М а л и н н и к о в. Слава богу, помер отец ваш.

С е р е ж а. А может, не слава богу?

М а л и н н и к о в. Каково бы ему!

С е р е ж а. А может, жаль, что не дожил?

М а л и н н и к о в. Да ведь рухнуло все, батенька.

С е р е ж а. Почему же только рухнуло? Нет, Дмитрий Васильевич, нет! А вот то, что вы называете девятнадцатым веком, так это действительно рухнуло.

М а л и н н и к о в. Невозвратимо. Да, да. И помяните мое слово, Сережа, не самое ли это страшное — идеалов гибель? Не нищета, не разор, не унижение наше, а — это? (Встал.)

И Сережа тоже тотчас встал.

Так вот-с, мои отчетные ведомости и смету, товарищ Неховцев, соблаговолите, прошу прислать в адрес музея со всеми надлежащими подписями.

С е р е ж а. Шевчик пришлет вам их завтра.

М а л и н н и к о в. Благодарствую. Расписочку не беру. Передайте тетушке вашей Людмиле Яковлевне мои поздравления с наступающим светлым праздником Воскресения Христова. Наилучшие пожелания, прошу. И вот ей — яичко.

С е р е ж а. Спасибо, она будет рада.

М а л и н н и к о в (покашляв) . Дщерь моя Анна выражала некоторое беспокойство, но теперь я могу сказать, что вы объявились и находитесь здесь.

С е р е ж а. Она знает.

М а л и н н и к о в. А то пропадали?

С е р е ж а. Два дня отсутствовал.

М а л и н н и к о в (хмыкнув) . А, да, два дня. (Уходя.) Тиф! Тиф! Почему у вас нет плаката «рукопожатия отменяются»? Нынче всюду висят.

С е р е ж а. У меня не висит. (Помогает ему собрать три картофелины, выкатившиеся из сумки.)

М а л и н н и к о в. Не беспокойся, дружок, я сам. До свидания.

Едва Малинников ушел, дверь приотворяется и входит М и ш а Я л о в к и н.

М и ш а. Ну и ну! Долго же он у тебя сидел.

С е р е ж а. А ты напрасно ждал. Мог бы войти и принять участие в нашем разговоре о судьбах России.

М и ш а (подошел к двери, прислушался) . Тут никого нет? Никто не может прийти?

С е р е ж а (складывает бумаги) . Я один. Жду звонка из Боровска.

М и ш а. Да, там что-то вроде бунтика. (Закрыл дверь на крючок.) Ну, и в каком он настроении?

С е р е ж а. Кто? Дмитрий Васильевич? Размышляет и анализирует.

М и ш а. Кончились Малинниковы. Перевернутая страница истории. (Подошел к Сереже, еще прислушался и — понизив голос.) Я пришел к тебе, потому что нашлись люди, которые решили действовать, а не шушукаться по углам.

С е р е ж а. Это что еще за новые призраки?

М и ш а. Не призраки, а живые люди.

С е р е ж а. И ты их знаешь?

М и ш а. Они очень законспирированы. Я знаю только хвостики — несколько человек, среди них двое из артдивизиона.

С е р е ж а. Офицеры?

М и ш а. Не делай круглых глаз. Вспомни офицеров тысяча восемьсот четырнадцатого года! Они вернулись после победы из вольнолюбивой Франции, и это были будущие декабристы! Они всколыхнули душу Пушкина, Кюхельбекера, Пущина, а через сто лет и нашу с тобой душу!

С е р е ж а. Брось. Не Рылеевы это и не Чаадаевы.

М и ш а. Но ты бы слышал, как говорят они о возрождении России!