Сергей Ермолинский - Синее море

М а л и н н и к о в. С Волковичем.

К р у м и н ь. А что собой представляет Волкович?

М а л и н н и к о в. Затрудняюсь ответить. Он ушел из гимназии, и с тех пор я с ним не встречаюсь, хотя иногда он заходит к моей дочери.

К р у м и н ь. Понятно. С кем еще дружил Михаил Яловкин?

М а л и н н и к о в. Видите ли, их была троица. Три мушкетера, так их и называли. Это еще до революции. А третий — Неховцев.

К р у м и н ь. А как же с мушкетерами? Их дружба продолжается?

М а л и н н и к о в. У Неховцева и Яловкина продолжается, а у Волковича, видимо, появились другие интересы.

К р у м и н ь. Вы имеете представление, какие именно и почему это послужило их расхождению?

М а л и н н и к о в. Право, не интересуюсь, чем занимается Волкович, но соседи по их подвалу относятся к нему с подозрением.

К р у м и н ь. Может быть, не только соседи? В этом городе не могло быть иначе. Он работает у меня.

М а л и н н и к о в. Да, я что-то в этом роде слыхал.

К р у м и н ь. Почему же только слыхали? Митя не скрывал, что он работает в ЧК.

М а л и н н и к о в. По-видимому. Поэтому и разошелся с друзьями.

К р у м и н ь. Он — с друзьями или друзья — с ним?

М а л и н н и к о в. Право, не знаю.

К р у м и н ь. Нет, знаете.

М а л и н н и к о в. Могу оказать только, что с тех пор держится он с какой-то нарочитой бравадой.

К р у м и н ь. А вам не приходило в голову, что это вынужденная бравада?

М а л и н н и к о в. Почему же — вынужденная?

К р у м и н ь. Но вы же сами сказали, что к нему стали относиться с подозрением. И он пошел даже на разрыв с прежними товарищами. А ведь это нелегко?

М а л и н н и к о в (нахмурившись) . Согласен.

К р у м и н ь. Отлично. Мы с вами находимся сейчас в особняке бывшего купца Елина, и ваши обыватели, которых вы именуете русской интеллигенцией, обходят этот особняк с опаской и идут по другой стороне. Замечали? Так это не только страх, это — ненависть… Могу пожалеть, что я так мало задумывался, сколь трудно было Мите…

М а л и н н и к о в. Что?.. Да, да…

К р у м и н ь. Хорошо, оставим Митю. Были у него свои мечты, свои планы. А вот какие планы были у вашего романтика Михаила Яловкина?

М а л и н н и к о в. Он избрал благородный путь. Его мечта — стать народным учителем.

К р у м и н ь. Скажи на милость. Вот ведь какая еще вещь…

М а л и н н и к о в. Что именно?

К р у м и н ь. Это не имеет отношения к делу. Но видите ли, сам я тоже в народные учителя готовился. В Курляндии бывали?

М а л и н н и к о в. Не приходилось.

К р у м и н ь. Так вот, я оттуда. Начинал там.

М а л и н н и к о в. Тогда, стало быть, вы Яловкину близкий по духу человек.

К р у м и н ь. Боюсь, вы ошибаетесь. Но меня этот молодой человек интересует.

Малинников настороженно молчит.

Расскажите о нем подробнее.

Малинников молча достает кисет.

А вот, пожалуйста, папиросы. Курите.

М а л и н н и к о в. Благодарю. Я уже привык к махорке.

К р у м и н ь. Спичку?

М а л и н н и к о в. У меня свои. Сначала вонь, потом огонь.

К р у м и н ь. Да, спички у нас плохие. Так вот, меня интересует этот молодой человек. О чем говорит, что думает. Насколько мне известно, в школе имеется исторический кружок. Собираются его товарищи. Они меня тоже интересуют. Кто там у них верховодит? Яловкин? Или кто-нибудь другой? Кто именно? Что за разговоры ведутся? На какие темы?

М а л и н н и к о в. Милостивый государь! Вы за кого меня принимаете?

К р у м и н ь. Ваше право не отвечать, гражданин Малинников.

М а л и н н и к о в. Извольте, я доложу, но только о себе. Я, знаете ли, против всякого насилия, в каком бы виде оно ни проявлялось. Я об этом заявлял и заявляю открыто. И представьте, уверен, что мне ничего не угрожает.

К р у м и н ь. А это? (Показал на сумочку.) За пайком собрались?

М а л и н н и к о в. В данном случае — нет. Прихватил на всякий пожарный случай.

К р у м и н ь. А!

М а л и н н и к о в. К тому же с утра не лопал.

К р у м и н ь. Что?

М а л и н н и к о в. Не трескал.

К р у м и н ь (смеется) . Ну, советская власть! Довела!

М а л и н н и к о в. Елико могу, стараюсь говорить доходчиво.

К р у м и н ь. А здорово вы нас не любите.

М а л и н н и к о в. Не люблю.

Круминь равнодушно на него глянул и, склонившись над столом, что-то пишет.

Как видите, не зря прихватил сумочку! Припоминаю веселейший случай, когда Николай Первый посадил в кутузку профессора и цензора Александра Васильевича Никитенко за то, что тот пропустил в одном журнале непочтительное употребление слова «бог». Посадил, положим, всего на две недели, однако же…

К р у м и н ь (не отрываясь от бумаг) . У нас за это не карают.

М а л и н н и к о в (ехидно) . Но я сказал «бог» в более широком смысле.

К р у м и н ь. Я понял.

М а л и н н и к о в. История в иных случаях повторяется, и чаще всего не на радость человечеству. Вы не находите?

К р у м и н ь. Не нахожу. Если бы я так думал, то, наверно, не находился бы здесь. Ваши исторические параллели меня не смущают. Скажу более: в условиях смертельной классовой борьбы цензура у нас будет пожестче прежней. Утешить не могу. Пока что и в кутузках, к сожалению, не прошла надобность.

М а л и н н и к о в. Ну что ж, я готов.

К р у м и н ь. Но я не готов! Вот в чем дело. (Нахмурившись.) Мне надобно разобраться не в вас, Дмитрий Васильевич, а в ваших воспитанниках. И тут я не имею права ошибиться.

М а л и н н и к о в (подумав) . Это вы хорошо сказали. (Еще подумал.) Гражданин Круминь, могу заверить вас, что это честные, думающие мальчики.

К р у м и н ь. Да?

М а л и н н и к о в. Недавно читал я цикл лекций в педагогическом институте. Новшество в нашем городе. Зал был переполнен. И я приметил почти всех своих учеников…

К р у м и н ь. Вы читали что-нибудь из своих… исторических параллелей?

М а л и н н и к о в. Представьте, нет. О литературе.

К р у м и н ь. О чем именно?

М а л и н н и к о в. Об отрешенности и одиночестве человека. Давно уже модная тема на Западе. И о том, как русская литература, именно русская литература девятнадцатого века врывалась в эту стихию мирового пессимизма своим стремлением к общему добру и слиянию душ. Я читал о Достоевском, о Толстом… И если восемнадцатый век возвеличивал понятие чести, то во второй половине девятнадцатого — совесть возглавила все лучшее в нас!

К р у м и н ь. Сожалею, что не хватает времени побывать на таких лекциях.

М а л и н н и к о в. Не плохо бы. Я говорил о лучших сторонах великой русской интеллигенции, самых светлых и двигательных упованиях нашего общества.

К р у м и н ь. И что же дальше?

М а л и н н и к о в. То есть?

К р у м и н ь. Почему никто из этих ваших мальчиков не спросил вас, как им жить дальше? И что такое честь. И что такое совесть. В смысле упований? В наше-то время? Когда все переворотилось сверху донизу? Ведь ни в одной книге они не найдут ответа на этот вопрос?