Андрей Караичев - Битый триплекс. «Пока не умер – я бессмертен!»

Впереди небольшой лесок с пригорком: направляю машину туда… гитлеровцы уже пикируют. Двигатель на грани перегрева, а я ещё на всякий случай, рискуя мотором, заслонку закрыл (вообще, по правильному жалюзи называется, но я заслонкой всегда величал, по аналогии с печкой) – захлопнул полностью, потому как через открытые щели двигатель повредить может истребитель даже из пулемётно-пушечного вооружения.

Начали «Мессеры» нас поливать! Думаю, они понимали, что танк не пробьют, просто играли на нервах. Знаете, насколько оно омерзительно, когда ты на всей скорости летишь к спасительному лесу, а по твоей броне, словно град по стальной крыше, бьёт «мессер» пулями? Дрожь по спине, от ненависти зубы сжимаешь так, что они едва не ломаются…

Мы спаслись: успели доехать до гущи деревьев – повыскакивали из машины и за пригорок. Налёт завершился, обратно за рычаги и, всё по новой…

Я начал уставать, на «Т-34», особенно первых модификаций, передачи переключать – редчайшее «удовольствие»! Махнул «пассажиру» (так мы стрелка-радиста называли), подразумевая, – «Брось ты свой пулемёт, в кого стреляешь? Не видишь ни черта и не попадаешь всё равно, помогай мне с рычагами», – он понял, хорошо, а то правая рука стала плохо меня слушаться от перенапряжения.

Выхода из боя совсем не помню. Снаряды на исходе, топливо, масло и вода – тоже. Нам угрожало полное окружение, что-то нужно решать. Собрались на опушке леса, всего несколько уцелевших танков осталось… и те, порядком побитые. На моей машине столько вмятин и царапин – не сосчитать! Как броня выдержала, диву давались.

Из люка мне пехотинец выбираться помогал, так я вымотался. Вылез, упал возле гусеницы: тишина, в ушах звенит, всё тело ноет, соображаю плохо. Здесь медсестра подходит, под нос что-то суёт, говорит:

– Вам перевязку нужно сделать, товарищ младший лейтенант…

– Я младший воентехник. – Протерев лицо рукой, понял: оно у меня в крови, до этого думал, что пот стекает.

– Это был не вопрос и не просьба…

– Помогите лучше раненным, тем, кто нуждается больше.

– Верно говорит, ступайте, товарищ сержант! – спрыгнул с башни полковой комиссар, – ты орёл, воентех! Не ожидал. Как самочувствие? Откуда кровь?

– Не знаю, товарищ командир, может, окалиной полоснуло или ударился, если б не сестричка, даже не заметил! Думал, пот льёт.

– Пойдём, умоемся. Нас, весь экипаж, исполосовало – столько попаданий! Другим повезло гораздо меньше. Пошли, пока затишье.

На опушке собрались те, кому посчастливилось выйти из боя живыми: пехота, водители, сбитые или оставшиеся без самолётов (на земле сожгли) лётчики, артиллеристы с одинокой «Сорокапяткой»; медсёстры, со слезами на глазах перевязывали раненных; гражданские и мы, танкисты, коих после первого боя, осталось едва ли больше довоенной танковой роты.

Привели себя в порядок, по мере тех скудных возможностей, которые нам предоставлялись. Виктор Илларионович спросил меня:

– Как машина? Повоюем?

– Сложно сказать, – честно признался я, – сейчас посмотрю, но думаю недолго осталось. Нужна дозаправка, масло, вода… заводится только сжатым воздухом. Немудрено, сколько мы схватили снарядов?

– Нас окружают… нужно пробиваться к основным силам, вся надежда только на нас. Раненых сколько вокруг. Хорошо, ступай погляди наш танк и, если понадобится, помоги другим. Мы сейчас с теми командирами, кто остался, посовещаемся, как далее поступить.

– Есть!

Стрелок-радист занимался пулемётом.

– Максим! – протянул он промасленную ладонь.

– Гена. – Ответил я на рукопожатие.

– Лихо ты танком управляешься! Где научился так?

– В инспекции ГАБТУ…

– О-о-о… виноват, товарищ младший воентехник.

– Брось ты! – сплюнул я, ведь этот парень, которого знал немногим больше часа, казался теперь братом родным.

Мои опасения оправдались: танку без должного ухода и дозаправки воевать оставалось мало – масло, практически всё выгорело, осталось на донышке.

– Извините, – вновь подошла та же медсестра, – разрешите вас всё-таки осмотреть, бинтов у нас не осталось, хоть продезинфицирую.

Оценил её взглядом. Она: юная, симпатичная, в форме не по размеру (больше) и выпачканным лицом, до боли напомнила мне любимую куклу сестры Люси. Я звонко засмеялся, Максим поддержал меня в этом – нервы! После боя психика так себя спасала.

– Ты прям замухрышка! – Хохоча, сказал ей.

Она слегка обиделась.

– Ой! На себя посмотрите, товарищи танкисты.

– Нам положено так! – Бравировал стрелок-радист, – есть грязные люди, есть очень грязные, а есть танкисты!

– Туши свет – бросай гранату! Взрослые мужики, бойцы великой Красной Армии, а ведёте себя, что дети малые. Спускайтесь сюда, я обязана вас осмотреть! – Приказным тоном посмотрела пигалица мне в глаза.

Хотел снова заупрямиться, но вернулся комиссар со словами:

– Дай ты ей уже себя потрогать! Не видишь, приглянулся девушке. Был бы я твоих лет, сам за ней бегал и просил о лечении. Эх ты! Мехвод от природы, а кавалер от рвоты!

Пришлось повиноваться, застыдил меня командир.

Сестричка принялась обрабатывать царапину на голове, ласково так: помажет обеззараживающей жидкостью и дует, чтобы не щипало мне, аккуратная попалась. Спрашивает:

– Больно, да?

– Нет. – Ответил тихо и честно.

– Врёте вы всё! – констатировала она и я не выдержал.

– Соблюдайте субординацию, товарищ сержант.

– Виновата, товарищ младший лейтенант.

– Младший воентехник! Говорил уже.

– Так точно, запомню, разрешите идти?

– Идите! – постарался я сделать голос пожёстче, подражая Байдукову, – в вашей помощи нуждаются десятки бойцов.

Комиссар услышал наш разговор, усмехнулся и снисходительно упрекнул меня:

– Зачем ты так с ней? Молодая такая… а красивая какая? Понравился ей, а ты… сам ещё юн, не понимаешь, что случилось! Война началась, тут каждое приятное мгновение ценить нужно, ты запомни мои слова, боец. Пригодятся.

– Слушаюсь.

– Теперь серьёзно поговорим, прыгай в машину. – Махнул командир рукой и, повысив голос, добавил, – это касается всего экипажа.

Вчетвером забрались в танк, задраили люки, комиссар начал проводить совещание:

– Значит так, товарищи… всё, что скажу, строго между нами: нельзя сейчас разводить паникёрства. Ситуация складывается катастрофическая, немцы прут армадой, их много и, кажется, они повсюду. Разведка, точнее, что от неё осталось, недавно вернулись и сообщили полную картину. В это сложно поверить, но это так. У нас в запасе два, максимум три часа, пока мы не попали в плотное кольцо. Фашисты наступают стремительно, на своём пути встречают лишь небольшие очаги ожесточённого сопротивления. Замечены большие скопления бронетехники, пехоты; зверствует авиация противника и, самое неприятное, по нашей территории орудуют диверсанты, переодетые в советскую форму. Помимо диверсий, они дискредитируют бойцов Красной Армии среди населения: творят бесчинства в нашем обмундировании и говорят при этом на русском языке.