Геннадий Васильев - Частная коллекция. Стихи, рассказы, пьесы

Под рокот журчащего баса
беру флажолет.
На пенсию вышел. Прекрасно!
Но денег-то нет.

На карточке девственно чисто,
в кармане – пятак.
…Струна на гитаре речиста —
рокочет не в такт.

Торопится Фонд пенсионный
меня извести.
Ведь пенсия – это прогонные
к финалу пути.

Гитару терзаю, как гусли,
шедевры творю.
«Желание петь, не погасни!» —
себе говорю.

Струна дребезжит – то мажорно,
то музыкой сфер…

А деньги, надеюсь, во вторник
пришлет ПФР.

Александровским бульваром
я качу на велике.
«Жизнь дается нам не даром!» —
говорится в телике.

Жизнь авансом нам дается.
След – в графе «Уплачено».
Но вернуть не удается:
ведомость утрачена.

Что же делать? Остается
только ждать ревизии.
Доберется, разберется
и найдет коллизию.

А пока что я бульваром
Александровским качусь.
Жизнь проходит. Но недаром!
Ревизоров не боюсь.

1
Здесь, когда земля была ничья,
местные зверья не обижали.
А теперь рыжеет от рыжья
дикая тайга у речки Жайма.

Золотой ли, каменный ли век,
но, влеком инстинктом незабытым,
всякий век способен человек
превратить в пещерно-первобытный.

И кричит беспомощно тайга,
и земля отверстой раной вторит.
Ободрав природу донага,
человек оставил след в истории.

2
А выше – ручей, перекаты,
студеная свежесть воды…
Не видеть вам в жизни, ребята,
огня путеводной звезды.

Да будут потомки вас вечно
ловить в перекрестье судеб.
Вам пить из отравленной речки,
вкушать вам отравленный хлеб.

И как-то под старость, под вечер,
когда уже некому лгать,
вам вспомнится мертвая речка
и злая, больная тайга.

Ах, не сведи меня с ума, моя стихия!
Мои стихи – моя непорченая кровь.
Я посвятил себя – как будто принял схиму.
Обрел пристанище, убежище и кров.

Но нет гордыни. Я ни в чем не безупречен.
Мой нервный почерк выдает мой скверный нрав.
Я только наспех овладел той частью речи,
что правит миром, нашу суетность поправ.

Ах, не сведи меня с ума, мой стылый почерк!
Но дай мне выразить восторженность мою
тем, что живу. Тем, что в графе «Печали» – прочерк.

…Как свиристели свиристят!
Нет: как поют!

Белку в глаз или голубя в темя,
воробья – то ли в хвост, то ли в клюв…
Ах, какое веселое время!
Это время я очень люблю.

Это время – прожить без прожилок,
без пробелов, без проблесков сна.
Это время такое:
мы – жили.
Ничего не случилось —
без нас.

Бьет пыль из-под копыт Пегаса.
Наездник перышком скрипит.
Родит глагол – и сразу в массы!
И что там, в массах, – не глядит.

А те стоят, нагнувши выи,
сердца – что камни, жги – ни жги.
На первый взгляд, они – живые.
Вглядишься – набекрень мозги.

А он все жжет, Пегасом правит,
перо в чернильницу сует…
Вожжами дела не поправить.
Копыто пыль впустую бьет.

Я понимаю: хлебом, квасом,
высокой пенсией хотя б,
но чтоб вот так: глаголом – в массы!..
Ну, Пушкин! Право, ты – арап!

В печи – деревянная тяга.
Березою топится печь.
Пожалуй, немного прилягу.
Мне нужно немного прилечь.

Я видел картины, и что-то
напомнило мне обо мне.
Мы снег расчищаем. Работа!
И трубы дымят в полусне.

Печные короткие трубы,
березовый терпкий дымок…
Слова деревенские грубы.
Он нас обозвал под шумок.

Я слышал. Я грубо ответил
и дал ему в рыло, хорьку…
В картинах качается ветер
на черном осеннем суку.

У нас же – зима, и сугробы,
и что впереди – не понять…
Султаны дымов. И хворобы.
Поленья, топор, рукоять…

Что память? Кошелка с дырою,
зола от березовых дров.
…Бывает – приляжешь порою
и видишь: ты юн и здоров,

и нету иного пространства,
чем эта деревня в глуши,
береза в печи. Постоянство.
…Приляг. Помолчи. Не спеши.

В четверг я говорю: «Среда!» —
и все согласно мне кивают.
Но я-то знаю. Я-то знаю:
сейчас в календаре – четверг!

Я говорю: «Вот бурундук!» —
хоть это суслик. Это видно.
Кричат: «Как это дальновидно!
Конечно, это – бурундук!

К тому же – птичка! В облаках
парит, что твой орел! Как сокол,
пикирует на мелких птах,
на сусликов свивает штопор!»

Я говорю: «Сегодня град!» —
чист небосвод до горизонта.
Но горожане все подряд
плащом укрыты или зонтом.

Скажу: «Потоп!» – и уж ковчег
готов из тесаного бруса.
…Причалит, перепутав век,
не к Арарату, а к Эльбрусу.

Вот моя деревня.
Дом не мой, но чей-то.
В штукатурке древней
дремлет казначейство.
Кто-то штукатурки
новой нанесет.
Вот моя деревня…
Кто ее спасет?

Все ближе будущее. Прошлое все глуше.
Года бегут, не задевая дней.
Дневное солнце катится ватрушкой.
Полдневный свет не делает теней.

Но вот прошел сквозняк – и свет распался.
И тень возникла. Дышит тяжело.
Глядит угрюмо – и грозит мне пальцем.
И потирает скользкое чело.

Это только гении так могут —
написать, как будто спеть с листа.
«Выхожу один я на дорогу».
Горизонт. Последняя черта.
Слева – кран какой-то крановщицы.
Справа – смех какого-то жулья.
Сквозь туман не виден путь кремнистый.
На ночной дороге – только я.
Ночь черна, пустыня внемлет Богу.
(Если б знать – ему ли одному…)
Я один ступаю на дорогу.
Горизонт. Я топаю к нему.
Свет фонарный рвет меня на части.
Ветерок качает деревца.
Я бегу от собственного счастья.
Я иду. Дороге нет конца.
Горизонта нет. И позади-то
нет начала. Я уж далеко.
Как из пены вышла Афродита,
так из снега – строй грузовиков.
Кто-то остановится, подбросит,
будет в ночь глядеть и задавать
бытовые скучные вопросы…
Я отвечу. Мне-то – наплевать.
Выйду в ночь, рукою руку хлопнув,
пожелав: «Пусть вам в пути везет!»
Мне еще идти по странным тропам.
Впереди маячит горизонт.