Эрнест Хемингуэй - Пятая колонна

Можно, я буду принять ванна?

Даже должно, дорогая моя. Но только закрой дверь, хорошо?

(из ванной) . Горячий вода идет.

Это хороший признак. Ну, теперь закрой дверь.

Анита закрывает дверь. Макс подходит к кровати и садится рядом в кресло. Филип, свесив ноги, сидит на кровати.

Что-нибудь нужно?

Нет, товарищ. Ты был там?

Был. Все время был. До самого конца. Понадобились некоторые сведения, и меня вызвали опять.

Как он держался?

Подло. Но вначале выкладывал не сразу, понемногу.

А потом?

О, потом как начал сыпать, так стенографистка за ним бы не поспела. Я, знаешь, многое могу переварить…

(не обращая внимания на его последние слова) . В газетах есть про аресты. Зачем они печатают такие вещи?

Не знаю, дорогой. Зачем, в самом деле?

Это поднимает дух — и это хорошо. Но еще лучше было бы всех переловить. А что, принесли этого… гм… этого…

Да. Ты говоришь о трупе? Его притащили оттуда, где мы его оставили.

Я очень рад, что мне не нужно было оставаться.

А я остался. Потом я ушел совсем, но меня вызвали опять. Я пришел оттуда с час назад и больше не пойду. Мой рабочий день окончен. Завтра начнем что-нибудь новое.

Мы хорошо поработали.

Сделали все, что могли. Все было очень эффектно и очень ловко, только сеть оказалась дырявая и много рыбы ушло. Впрочем, можно закинуть еще раз. Но меня тебе придется перебросить в другое место. Здесь я уже не гожусь. Слишком много народу знает про мою работу. Это не потому, что я болтаю. Просто так вышло.

Работы везде много. Но ты еще не кончил здесь.

Знаю. Только ты все-таки не держи меня здесь очень долго. Я что-то развинтился.

А как будет с женщиной из соседнего номера?

О, с ней я порву.

Я этого не требую.

Нет. Но рано или поздно потребуешь. Не стоит деликатничать, Макс. Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, [32] Впереди пятьдесят лет необъявленных войн… — перефраза из речи Хемингуэя в 1937 году на Втором конгрессе американских писателей, в которой он призывал писателей принять активное участие в борьбе с фашизмом. и я подписал договор на весь срок. Не помню, когда именно, но я подписал.

Не ты один. Дело тут не в договорах. И незачем говорить с такой горечью.

Я говорю без всякой горечи. Просто я не хочу дурачить самого себя. И не хочу, чтобы что-нибудь занимало во мне то место, которое ничто не должно занимать. А это уже подобралось довольно близко. Но ничего, я знаю, как вылечиться.

Как?

А вот увидишь как.

Не забывай, Филип, я человек добрый.

Согласен. Я тоже. Ты бы на меня посмотрел иногда на работе.

Во время их разговора дверь номера 109 отворяется, и входит Дороти Бриджес. Она зажигает свет, снимает пальто и надевает свою пелерину из чернобурых лисиц. Стоя перед зеркалом, она медленно поворачивается во все стороны. Она очень красива в этот вечер. Она подходит к патефону и ставит мазурку Шопена, потом берет книгу и садится в кресло, поближе к настольной лампе.

Вон она пришла. Вернулась, так сказать, домой. Итак?

Филип, друг мой, в этом нет надобности. Честное слово, я не вижу, чтобы она чем-нибудь мешала твоей работе.

Зато я вижу. И ты скоро тоже увидишь.

Решай сам, я тебе уже говорил. Но помни — нужно быть добрым. Для нас, которым причинили столько зла, доброта — самое важное.

А я очень добрый, ты же знаешь. Я добрый. Даже страшно, до чего я добрый!

Нет, я этого не знаю. А я хотел бы, чтоб ты был добрым.

Вот что. Подожди меня здесь.

Он выходит в коридор и стучит в дверь номера 109. Постучав, тотчас же толкает дверь и входит.

Здравствуй, дорогой.

Здравствуй. Ну, как ты?

Очень хорошо — а сейчас и совсем чудесно, раз ты здесь. Где ты был? Ты вчера так и не вернулся домой. Как я рада, что ты пришел.

У тебя есть виски?

Да, милый. (Наливает ему виски пополам с водой.)

В соседней комнате Макс неподвижно сидит в кресле и смотрит в электрический камин.

Где ты был, Филип?

Так, в разных местах. Узнавал новости.

Какие же ты узнал новости?

Были хорошие. А были и похуже. В общем, средние.

А сегодня тебе никуда не надо уходить?

Не знаю.

Филип, дорогой, что случилось?

Ничего не случилось.

Филип, давай уедем отсюда. Мне здесь незачем больше оставаться. Я уже послала три корреспонденции. Мы можем поехать куда-нибудь под Сен-Тропез, ведь дожди еще не начинались, и там будет так чудесно сейчас, когда мало народу. А потом можно поехать куда-нибудь походить на лыжах.

(почти злобно) . Да, да, потом в Египет, а потом еще куда-нибудь. Так мы и станем наслаждаться любовью во всех отелях мира и тысячу раз просыпаться прекрасным солнечным утром и завтракать в постели — а может быть, только девяносто раз — смотря по тому, три года или три месяца понадобится, чтобы я успел надоесть тебе или ты — мне. И все наши заботы будут только о развлечениях. Мы поселимся в отеле «Крийон» или в отеле «Ритц», и осенью, когда с деревьев в Булонском лесу облетят все листья и станет сыро и холодно, мы будем ездить в Отейль на скачки, и греться у больших жаровень с углем в паддоке, и смотреть, как лошади прыгают через водяной ров и берут банкетку и каменный барьер. Чудесно. А потом глотать коктейль с шампанским в баре и спешить к обеду у Ларю, а в субботу ездить в Солонь стрелять фазанов. Да, да, чудесно. А потом еще слетать в Найроби и посидеть в уютном «Матайга-клубе», а весной немножко рыбной ловли для разнообразия. Да, да, чудесно. И каждую ночь вдвоем в постели. Чудесно, правда?

О милый, просто изумительно! Но разве у тебя так много денег?

Было много. Пока я не пошел на эту работу.

И мы поедем во все эти места, и в Сен-Мориц [33] Сен-Мориц — курорт во Франции. тоже?