Андрей Юрьев - Люминотавр

В дверь опять постучали, и Эльза, комета ужаса, прямо так, только что родившись, и открылась на умоляющий стук.

– Я здесь не живу, – провьюжила Эльза, – живу не здесь, – Лунину, уже проглядевшему все нотные тетради на столе и добравшемуся до книжного шкафа с заложенными за стекло фотографиями, – не здесь живу, – Андрею, недоверчиво крадущемуся по комнате.

– Я знаю, – вздохнул Лунин, задёрнув последнюю занавесь. – Согрелась?

– Где ты научился, – Эльза почему-то глянула на себя под покрывалом, потом на отвернувшегося Лунина, опять под одеяло, снова на Лунина, листающего ноты, – где?

– Что – где? – отозвался не рискнувший обернуться Лунин.

– Приводить в чувство, – Эльза подоткнула одеяльце под талию, и вычертилось всё, на что Андрей смотреть всё ещё отказывался.

– Приводить… Ты оденешься или нет? – Лунин уж и не знал, за что схватиться – не по ящикам же шарить!

– Ты ведь уже всё увидел? Всю меня увидел? – Эльза подглубила складочку между колен, протянув тканевое ущелье до самого устья, до самой дельты – в это русло можно прекрасно влиться полнолунинными лучами.

– Я видел падающее в обморок тело, – Лунин уставился на календарик возле раскрытой сумочки, на даты, обведённые кружками.

– Потрясающе! Не мужчина, а ледокол в штанах, – Эльза защёлкала застёжками, – всё, господин луноход.

Лунин как обернулся – так лучше бы ты и скрывалась под одеялом! Была бы просто туманностью, а так – взошедшее сияние.

– Так чем обязана в столь ранний час? – и вся уже надменная, в вечернем шёлке, усыпанном крохотными звёздочками, с золотым кольцом обручения и серебряными перстнями преклонений.

Заныло под сердцем: «Комета, неизбежная комета», – а промолвилось:

– Это наш час, только наш. Мы вместе – рассветная звезда и месяц.

– Про мак – это чьё? Кто автор?

– Правду сказать?

– Конечно.

– Не бывает ничего конечного, замкнутого и завершённого. Всё продолжается, возвращается, раскрывается. Во всех реках текут одни и те же потоки. Один-единственный поток.

– Ты можешь просто сказать правду?

– Ты любишь правду или своё представление о правде?

– Перестань. Пропустим. Чьи это были строки? – Мои. Это моё. Импровизация. На ходу придумал. – Так выдумал или я вправду такая?

– А что тебе больше нравится? Что ты любишь? Что ты хочешь услышать?

– Я такая или ты такой? Я или ты?

– Тебе понравилось – услышать о себе нечто красивое? – Конечно. – Пропустим. Разве ты не довольна? – Хочется ещё

– Чтобы тебя считали такой, какой тебе нравится себя считать?

– Ты поэт?

– Я мастер обличий.

– Это ты всю жизнь преследуешь меня?

– Ты всю жизнь несёшь меня под сердцем.

Это уже не забавно. Эльза аккуратно сложила дужки солнцезащитных очков. Лунин продолжал сиять. Очков не снял.

– Если я расскажу своим веркам, чем я сейчас занималась, меня засмеют.

– Что смешного в том, что мужчина и женщина беседуют начистоту, без лукавства?

Лунин, скрывая улыбку, тихо лучился, глядя, как помрачневшая, хмурая Эльза перемывает чашки, вытряхивает пепельницу: «Степени», – и опять присаживается, берёт сигарету, вскакивает, спички, спички, спички, что ж они всякую сыротень стругают? Зажигает газ, ах, чёрт, нормально, ожога нет: «Безопасности. Степени безопасности». Лунин побледнел. «Степени безопасности, глубина доверия», – уже вскипел? Сахара больше нет, как ты меня нашёл? Существуют адресные столы и полезные знакомства. Он как-то странно неподвижен, и всё время прячет спину, именно прячет, именно спину, и почти не шелохнулся за весь разговор, но куда ни отвернись – всюду его взгляд, до самого донца, аж сжимается всё, и Эльза локотками закрывает маленькую лазейку под вдохом, а в это логовце уже вкрадывается огненное, змеиное, неотклонимое, только не вслух, иначе засмеёт, что за знакомства? Степени безопасности, понятно, с ним не нужно ловчить, ни к чему лукавить, окопы засыпаны, вот чем он хорош, вот чем он кошмарен – его невозможно предугадать. Это мамина квартира, она в отъезде, тоже знаешь? Что ж за знакомства у дизайнера? Неужели президенту особняк проектировал? Однако-однако, и что Герман за новым лауреатством откомандировался? Кто ж за тобой стоит? Что за силы за тобой? Не выспросишь, не высмотришь… Впрочем, есть убойный способ. Придётся танцевать над забытьём. Твоё Нечто – не пропасть. Твоё Нечто ждёт на обратной стороне зари.

– Это ты здорово придумал

– Что – это?

– Вот это. Я никогда ни с кем не беседовала в полной темноте. Я тебя совсем не вижу. Вообще ничего не вижу.

– Не страшно?

– Нисколько. Непривычно, правда.

– С чего начнём?

– О, Боже! При всех твоих изящностях и тонкостях, при всём твоём глубокомыслии… Ты такой глупый иногда! И даже не вздумай обижаться!

– Я не обижаюсь, что ты! Но всё-таки… Почему же я глупый?

– Потому! Правильно говорят – у женщин логика слабая, а у мужчин её вообще нет.

– Почему?

– Если бы у тебя была логика, ты бы сейчас не спрашивал, почему. Ты глупый, потому что с тобой неважно, с чего начинать. Любое начало оказывается правильным. Любое начало оказывается к месту и ко времени.

– Почему? Потому, что я такой особенный, или потому, что ты так особенно себя чувствуешь?

– Сейчас подумаю… А как мы курить будем?

– Упс! Действительно – как? Курить-то хочется…

– Со страшной силой хочется. А можно ещё и тёмные очки надеть!

– Давай попробуем… Нет, немного не то.

– Почему?

– Я хотел, чтобы темнота была абсолютной. И чтобы мы даже не касались друг друга.

– Чтобы не отвлекаться?

– Да. Чтобы внимание не привязывалось к другим ощущениям и чувствам. Один лишь слух. Одна лишь речь.

– Получается… Вернее, не получается, а… Голоса. То, что внутри.

– Я этого и добивался. То, что из глубины, и ничего лишнего.

– А зачем это надо?

– Вот-вот, «надо»!? Держи равнение, даже целуясь. Я не хочу говорить с тобой о том, что «надо». Хочу о том, что «есть». Есть в тебе и во мне.

– Разве ты не хочешь знать, «как» я живу? Разве ты не хочешь знать, что мне действительно надо, а без чего я могу обойтись?

– Я хочу знать, Что живет у тебя в душе и как Это живёт.

– Ладно, пусть так. Но ты же не видишь, волнует меня наш разговор или мне всё равно, о чём говорить, так?

– Вот именно. Не вижу и не могу сделать никаких выводов. Только по интонации. Только по голосу.