Сергей Алымов - Киоск нежности

Облака –
Пеньюары без тел.
И тоска
Злее стрел.

«Сыщем тело»/.
И шелк раздувая жемчужный
Бегут облака.

Но тоска онемела…
Как камень недужный –
Тоска. –

Усталости прошли. Я заострил моменты…
Я вынул из души душистое саше.
И ваши ленты
Не в душе!.

Вы помните…
Час сложный и огромный…
В атласной комнате
Дуэт…
И ваш нескромный
Туалет
Вы помните?…

Ваш пенюар бебэ
Из кружев…
Он был как пена на песке…
В борьбе
Моя мечта все становилась уже…
А кружева шумели глуше,
Как в стужу
Оцепенения мелодии в реке…

Вы помните
В атласной комнат?…
Где тихий шорох страсти тихо рос,
Как аромат напудренных волос,
Как грез
Прибой…
Как смех искристых рос,
Брильянтный Мум кропящих над травой,
Все рос и рос распространяясь…

В атласной комнате,
Не обнажаясь,
Вы были миг моею
Виконтеса
Прохладой леса
Освежая…

И уходя от вас розетку лент
Я взял
На память о моменте
В атласной комнате..
Вы помните?…

Теперь я выбросил из сердца эти ленты! –

Звезды – алмазные пряжки женских, мучительных туфель
Дразнят меня и стучатся в келью моей тишины…
Вижу: монашка нагая жадно прижалася к пуфу
Ярко-зеленой кушетки… Очи ее зажжены.

Скинуто черное платье. Брошено на пол, как святость…
Пламя лампадки игриво, как у румына смычок…
Ах, у стеблинных монахинь страсть необычно горбата!..
Ах, у бесстрастных монахинь в красных укусах плечо!..

Но подхожу к кельеспальне… Даже березки в истоме!
Прядями кос изумрудных кожу щекочут ствола…
Даже березка-Печалка молится блуду святому,
Даже березкины грезы об исступлениях зла!..

Ближе… К дрожащему телу прискорпионились четки…
Два каблука, остродлинных бьются поклонами в пол.
«А… каблуки?!.. Куртизанка?! – Нет! не отдамся кокотке…»
И убегаю… А в сердце: «О, почему не вошел?»

Страсть волчья…
Хочу тебя молча…
Душа твоя мне безразлична. –
Но тело,
Умело
Вскипало,
Как пена
Фантазий Шопена.

В крови моей: Рубенс
И грубость, –
Бегут амазонки
В ней, звонко..
И громы огромных труб Баха…
. . . . . . . . . .
– Твоя заалеет рубаха, –

Вы на углу меня благодарили
За то, что я наполнила ваш момент…
Потом, вы в сумерки уплыли
Но у меня розетка ваших лент…

Я ленты снял с пикантных ваших ножек,
Вы не заметили, когда…
Ах, ваша туфелька тревожит
Меня, как кролика удав!

Она цветок из хрупкого фарфора…
Пред нею – страх.
Вот упадет!.. рассыпется с укором..
Я вечность бы лежал у вас в ногах!

Ах, чай из туфли вашей в будуаре,
Где вкусно дремлет голубой атлас…
Где на десу, чей шорох громче арий,
Свою судьбу проставил я до тла…

Я нищий принц, – души версальной брыжжи
Оставивши в руках судьбы легко, –
Иду от вас утонченной и рыжей,
И в сердце – стук французских каблуков…

Белая туфля, хранящая хрипы агоний…
Густо покрытая ржавыми пятнами крови, –
Стоны
В алькове…
Запах бегоний…
Мукой поднятые брови.
Знаки распятий…
Терпкие звоны
В туфле атласной, изъеденной ржавчиной крови –
Хрипло сливаются в шорох порочных симфоний.

В узкой вазе из серебра
Желтый нарцис…
Рядом – туфля
С каблуком, как Стилет, –
Высь
В которую бросил тоску поэт.
Сумерки потухают…
Потухли, –
С туфлей
До утра…

Я снял с алтаря вашу туфлю атласную
Одну из тех… Помните?!.. Чей каблук тоньше змеиных жал.
И ее ароматную, когда то бурную, теперь – безстрастную –
По привычке к груди прижал…

Потом, вынул шприц… Опустил шторы…
Позвал уродливого бульдога белого как ваш живот.
Швырнул ему туфлю… На!.. И пляшущим взором
Слежу как он шелк душистый рвет.

Это ваше сердце разрывается в клочья!..
Ваше сердце – всеядное, как Ропс сам!..
Ночью –
Брошенное псам…

Чувствую, начинаю ржаветь…
Гладкая сталь души покрывается бугорками,
Маленькими, неприятными, как закипевшая медь…
– Ах, почему Вы не удавили меня корсетными шнурками?! –

Моя душа была прожектором маяка на горе, в лесу…
А теперь она – клише издания de Luxe, использованное даже в провинциальной газете…
И из всего бывшего – я помню только ваши смарагдовые десу
И шнурки алыми удавами скользившие по черному корсету…

Их было две сотни, а может быть три…
Любивших
И бывших…
Дразнивших.
Забывших.
Забытых,
Зарытых,
Комичных, как бри,
Свою остроту на огне иссушивший!..

Их было так много, что сердце – не их!..
Что сердце,
Как дверца,
Из храма на паперть.
В нем – тихие звоны упавших вериг.
Душистых кокоток дотаяли лапы…
И в сердце разгула гул гулкий утих.

Дождь шумит, как шелка, торопливо спешащей в альков,
Нужной девушки, ждущей от страсти, молитвы и кружев…
Капли бьются в асфальт, словно звенья упавших оков,
Тише… Глуше…

Эта девушка в серый закуталась мех,
Вся нагая… нагая, как грезы…
Дождь, как нянька, колышет ее не разбившийся смех
Но текут уже слезы..

Подвески в ваших ушах напоминают лампады,
Вечно горящие над иконой лица…
В шелках ваших дремлют душистые, тонкие яды
Тонкие, как линия вашего плеча…

Ваша юбка на бедрах – покров упавший на чашу
С причастием мук…
И еще мне нравится маленькая туфля ваша
И длинный, как траурная, свеча каблук…

Ваше тело – Евангелие, положенное на аналой
Аналой ваших ног.
Какой вы будете в страсти?. Злой?
Или нежной как вздох?..

Ваши плечи, как чашка из севра…
Грубой страстью их можно разбить.
Но в чашке вино огневое,
Пора вас лить!

Вино ваше – сок жасминовый,
Освященный больной луной,
Что стоит надо мной
Как монах с мандолиною…

Ваше тело – фривольность и гимн,
Как монах и вино…
Капризная линия вашей ноги –
Гипноз.