Абулькасим Лахути - Ветер утра

Однажды шел он позднею порой,
С ним женщина, закрытая чадрой.
Как вдруг ватага пьяных в темноте
Путь преградила скрытой красоте.
Разбилась тут терпенья пиала,
Рука Ошти меч гнева занесла.
Поток бурливый — пахлаван Ошти,
А те — что щепки на его пути.
Один лишь лев сравниться мог бы с ним,
А тех — со стаей волчьей мы сравним.
Вокруг себя он головы сечет,
Рекою крови улица течет.
Сброд негодяев вскоре побежден,
Вновь для прохожих путь освобожден,
И горожане славят силача —
Как разошелся, как рубил сплеча!

Тогда в восторге друг богатыря
Нагнал его поспешно, говоря:
«Что делает любовь! Как много сил
Дает она! Скалу бы ты разбил!
Ты был что снег, не тающий и днем,—
От близости любимой стал огнем.
Вдвойне могуч и грозен, кто влюблен,—
Ведь сам себя позабывает он!»
Едва хотел ответить другу друг,
С нее чадру откинул ветер вдруг,—
И увидал толпящийся народ
Седые волосы, беззубый рот…
Ошти в ответ на дружескую речь
Завесу с тайны поспешил совлечь:
«Ты прав: для той, которую люблю,
Себя, — сказал, — огню уподоблю.
Но ежели сейчас мой меч в крови,
Причина вовсе не в мужской любви:
Сегодня гостью матери моей
Я провожал, я стражем был при ней.
Сказала мать: «Мой свет, дитя мое,
Никто чтоб пальцем не задел ее!
Спокойно пусть дойдет к себе она —
Тень спутника ее хранить должна!
Уж если гостью я вверяю льву,
Так пусть я льва недаром львом зову!»
Что приказала мать, то свято нам,
Для матери всего себя отдам.
Мать доверяет сыну: разве есть
Для сыновей возвышеннее честь?
Пусть я в бою хоть голову сложу —
Не головой, но честью дорожу.
В моих глазах стояла мать моя —
И полчища врагов разбил бы я».
Ты, Лениным воспитанный птенец,
В сражениях испытанный боец,—
Ты мысль мою, наверно, угадал,
Свое лицо ты в притче увидал.
Носитель чести, мира, правоты,
Приказу сердца ныне внемлешь ты.
Приказ гласит: «Меч на врага взнеси,
Свою страну от гибели спаси!»
Теперь не то, что в притче про Ошти:
Хранил он гостью матери в пути,
Мать-родина сама зовет сейчас,
Чтоб ты ее от злодеяний спас.
Но если у нее подобный сын —
Бояться ль ей за честь своих седин?
Откуда б ни грозила ей беда,
От всех убийц, повсюду и всегда,
Будь ей защитой. Верит в сына мать:
Доверья чище в мире не сыскать.
Пусть матери лицо стоит в глазах!
Мчись львом на строй коричневых рубах,
Гадюкам хищным головы руби,
Насильников, захватчиков губи,
Чтоб мощь врага раз навсегда сломать,
Чтобы тебя благодарила мать!

Бежит, гонима бурей гнева,
чудовищная стая
Под натиском советских армий,
как лед весенний тая.
Вот отчего душа ликует,
услышав о героях,
Вот отчего декабрь холодный
сияет ярче мая.
Не ослабеет меч разящий,
отчизны не уступит,—
Его для мщения заносит
народа мощь святая.
Уже мы слышим клич военный
замученной Европы,—
Она встает, в победах наших
надежду обретая.
Безумцы лишь могли помыслить,
что наш Союз погибнет,
Но мы предвидели победу
отеческого края.
Народ наш, разума носитель,
низвергнет мир насилья,
Где правят ненависть и злоба,
кровавых жертв алкая.
Мы вражье логово разрушим,
мы Гитлера настигнем,
И мы поднимем знамя правды,
преступников карая.

Моя судьба в твоих очах теперь,
Я словно воск в твоих руках теперь;
Тебя не зная, пленником я был,—
Свободным стал в твоих силках теперь.

Не на словах я жизнь отдать готов —
Меня ты можешь испытать. Готов
Я за тебя погибнуть много раз
И смерть принять как благодать готов!

Не дам руки твоей врагу — поверь,
Принять бесчестье не могу — поверь.
Пусть голова моя падет, с твоей
Не дам упасть и волоску — поверь!

Сказ про «энаб», «ангур», «узум»
Дошел до нас из тьмы времен.
Поныне поражает ум
И оживляет сердце он.
Кто не слыхал его, сейчас
Пусть мой послушает рассказ.
Однажды в жаркий час дневной
Три путника усталых шли.
Их мучил нестерпимый зной,
Изныли ноги их в пыли.
Все выше солнце, долог путь.
В чем силу, бодрость почерпнуть?
«Узум!» — уж турок весь ослаб.
«Ангур!» — перс принялся стонать.
«Энаб, энаб!» — взывал араб.
Кто б мог услышать их, понять?
И, как нарочно, в этот миг
Разбойник путников настиг.
«Они без сил, — подумал он,—
Все ж трое их на одного.
Я в схватке буду побежден,
Их несомненно торжество.
Посеяв же средь них вражду,
С добычей я домой приду».
Сказал он: «Как помочь, друзья,
Мне одному из вас хотя б?
Пойду-ка раздобуду я
Ангур, узум или энаб.
Плоть усладит один из трех,
Другим же пусть поможет бог».
«Энаб, энаб!» — араб вопит,
А турок жалобно: «Узум!»
«Ангур!» — перс молит. Крик и шум.
А плут тем временем не спит,—
Рассорив жаждущих, как мог,
Добро их тащит под шумок.
Схватились трое, разъярясь,
Забыв в смятенье обо всем.
Клянут друг друга. В этот час
Шел муж ученый тем путем,
Шагал неспешно, полный дум.
Вдруг вопль: «Энаб!», «Ангур!», «Узум!»
Мудрец сказал с улыбкой: «Вот
Вам сил и бодрости залог».
И тут из сумки он извлек
Лозы янтарный сочный плод.
Ликуя, турок, перс, араб
Кричат: «Узум!», «Ангур!», «Энаб!»
Араб, про то не зная сам,
Того же, что и перс, алкал.
Все тот же радостный бальзам
Желанья турка привлекал.
Все трое жаждою одной
Томились в этот жгучий зной.
Понятно стало, что раздул
Вражду их из корысти вор.
Рассчитан был его посул
На то, чтоб вызвать зло, раздор.
Их благодарные сердца
Раскрылись, славя мудреца.

Когда-то тягостно жилось
Народам нашей стороны;
И хоть они страдали врозь,
Нуждою злой истомлены,
Одна мечта сердца их жгла,—
О счастье та мечта была.
Тираны в них из века в век
Вливали горький яд вражды:
Памирца презирал узбек,
Туркмену курд желал беды.
Поверив в каверзный обман,
Ярились тюрки на армян.
Народам друг в беде помог,
Им Ленин истину открыл,
И свет, что он во тьме зажег,
Сердца согрел и озарил.
Хоть все слились в одну семью,
Речь каждый сохранил свою.
Народы, выйдя на простор,
Достигли солнечных высот,
И с древа братства с этих пор
Вкушают счастья сладкий плод.
Союз их неразъединим,
Бессилен недруг перед ним.
1943

В час, когда легли, край небес задев,
На твои поля первые лучи,
Дрогнули, в комок сжались палачи,
Зная, чем грозит им народный гнев.

Твой прозрачный луч средь других лучей
Озарил тогда бледный небосвод,
Был он ярче всех, чище, горячей,—
Радостно смотрел я на твой восход.