Абулькасим Лахути - Ветер утра

Кто целится, коварный, в грудь Востока,
Всю жизнь охоте той извечной служит,
Купцам заморским продает отчизну
И воле их бесчеловечной служит.

Для притесненья трудового люда
Кто лжезаконам, кто Корану служит,
Кто, ни о чем другом не помня в мире,
Блестящей лире и туману [4] Лира и туман — денежные единицы. служит.

Иной, любя Иран слепой любовью,
Покорно шаху, шейхам [5] Шейх — духовное лицо у мусульман. , ханам служит…
А Лахути спроси — он беззаветно
Всю жизнь рабочим и дехканам служит.

Верно милой, не лукаво сердце.
Честь, хвала тебе и слава, сердце!
Ни на миг покоя не даешь,
Сладу нет с тобою — право, сердце!
В бездну черных глаз влечешь меня,
Враг мой — сердце, злого нрава сердце!
Сотни раз просил: любовь забудь!
Разве станет мыслить здраво сердце?
Другу свой последний вздох отдаст —
Твердо сердце, величаво сердце!
Еле бьется, бедное, в груди…
Говорил я, страсть — отрава, сердце!
Говорил, от локонов беги!
Каково в сетях кудрявой, сердце?
Поздно звать рассудок. Где любовь —
Для рассудка там застава, сердце!
Вечно не в ладу вы. Кто же прав:
Ты ли, Лахути?.. Иль право сердце?

Лишь мотылек, свечой палимый,
всю боль души моей изведал,
Мою тоску — гнезда лишенный,
плененный соловей изведал.
Могу ль не плакать от обиды:
меня жалеют и чужие;
Родная гонит, как чужого.
О, сколько мук я с ней изведал!
Хотел излить печали сердцу —
оно смеется надо мною:
«И ты, безумец, неизбежность
невидимых цепей изведал!»
Я умираю от сомненья:
ты видишь, как тебя люблю я?
Благословляю даже муку,
что по вине твоей изведал.
Кудрями черными, как мускус,
сердца влюбленные ты губишь,
Их счел по волоску твой гребень,
всю бездну их страстей изведал.
Советчик, не толкуй о средствах
для исцеленья от недуга,
В одной любви я все лекарства
от всех моих скорбей изведал.

«Слабым я щит, — говоришь ты, — и враг угнетенья».
Слаб я, зачем же мои умножаешь мученья?

Кажутся сном мимолетным цветник мне и роза,
Стерли их в памяти долгие дни заточенья.

Я гиацинта забыл разметенные кудри,
Помню я только царившее в сердце смятенье.

Знай, на базар не отнес меня ловкий охотник
Лишь потому, что я слаб, — он не знал сожаленья.

К самым устам подступила душа: недостойный
Дар преподнес бы я другу, но полон смущенья.

Люди не спят до утра — так я громко стенаю!
Как же любимой мое неизвестно томленье?

О Лахути, пусть хоть тысячу казней ты примешь,
Твердыми вечно пребудут твои убежденья.

Мой грех — любовь. Людской закон таков.
Недуг, которым я сражен, — таков.
Вокруг меня построились печали,
Я — царь печалей; знай, мой трон таков.
Я — нива бед. Лелею всходы горя.
Мой урожай, обилен он, таков.
От моего дыханья тает камень —
Мой тяжкий вздох, мой жгучий стон таков.
Я — море горя. Кровь моя в волненье.
Покой, что в буре воплощен, таков.
Снег на висках. Конец кромешной ночи,
Что подошла со всех сторон, — таков.
И все ж я жив. Со смертью поединок,
В котором я не побежден, — таков.
Возврата нет. Мой путь к заветной цели,
Хоть стрелы мечут мне вдогон, — таков.

Взял я душу, сердце, веру, чтоб путем любви пойти
Сердце, веру я утратил, смог лишь душу унести:

На ристалище, где даже сам Рустам [6] Рустам — любимый народный герой, один из основных персонажей «Шах-наме» Фирдоуси. был побежден,
Сердце без щита, безумец, я решился принести.

Милая просила дара — жизнь посмел ей предложить.
Я отвергнут: у красавиц дар подобный не в чести.

Прогоняя, рассмеялась: «Что осталось у тебя?»
Я ответил: «Будет память собеседником в пути».

Усомнившись, попросила доказательства любви —
Я израненное сердце поспешил ей поднести.

Без конца мечом разила — ближе я придвинул грудь,
Чтобы руку беспощадной от усталости спасти.

Року на ее причуды слал я жалобы, глупец, —
Против дочери защиту у отца хотел найти.

Я с ее очами свыкся, ангел смерти — спутник мой.
Бесконечного терпенья ты пример, о Лахути!

Небо мстит мне за правдивость. Разве праведное дело
Разбивать живое сердце, не подвластное обману?

Небо на скрижалях мира уничтожить хочет имя
Тех, кто дал обет священный: «Правды чтить не
перестану».

Солончак для гиацинта не приют. Кругом — неправда.
И не раз еще злодеи нанесут мне в сердце рану.

Но принять любые муки я готов во имя правды,
Ведь недаром ненавистен стал я вражескому стану.

Верю в правду. И упорным и решительным я буду,
И под гнетом злого мира, знаю, слабым я не стану.

Поласковей взгляни — душа томится,
Приюта жаждет и к тебе стремится.
Пускай ты взглянешь только по ошибке —
И от ошибки сердце исцелится.
Ты, видно, поклялась ласкать лишь редко,
А грустью друга вдоволь насладиться.
О сердце, ты смеялось над страданьем, —
Так плачь теперь! Мой час настал глумиться.
Как ты могло сразиться с целым войском?
Смертельны стрелы черные — ресницы.

— Кто создал себе кумир, прекрасный лицом, как я?
«Безумец, — сказал я, — в мир пришедший певцом, как я».
— Что клада любви моей хранилищем может стать?
Послышался сердца вздох: «Разрушенный дом, как я».
— Кто выдержит пламень мой, какой мотылек ночной?
Метнулась душа: «Такой, что к свету влеком, как я».
— К горящему лбу уста, — спросил я, — приложит кто?
Сказала: «Мой бедный, та, что схожа с цветком, как я».

Соловей глядит из клетки, понимает он меня.
Он тоскует, край родимый в нежной памяти храня.

Пусть ему сломали крылья, не о том тоскует он:
Сад любимый он не видит — что́ ему сиянье дня!