Абулькасим Лахути - Ветер утра

Культура древняя таджикская — вот имя
Огня, что этот дом веками освещал.
Очаг разрушен был… Но мы его поднимем
Той дивной силою, что Ленин завещал.

Палящую жажду взглядом одним утоли,
Смертельную рану взглядом одним исцели.
Скажи только слово — и жизнь я отдам за тебя,
Иль молча отдать ее — взглядом одним повели.

Не ты ли проникла силой в душу мою?
Не ты ли навек полонила душу мою?
Зачем же сегодня угаснуть пожару велишь?
Ты искру сама заронила в душу мою.

Что локон твой — сумрак ночей, моя ли вина?
Что держит он крепче сетей, моя ли вина?
Скажи, дорогая, за что ты караешь меня?
Любовь к ненаглядной моей — моя ли вина?

Сними чадру — доколе длить изгнанье Красоты?
Пускай увидит целый мир блистанье Красоты.
Цепей и пут не признают в республике любви,—
Пою кудрей коротких власть, восстанье Красоты.
К чему коса, тугой аркан? И без него к себе
Сердца плененные влечет сверканье Красоты.
Любви заветную скрижаль читал я и, твое
Встречая имя, постигал призванье Красоты.
В совете сердца моего на месте первом был
Твой образ несравненный в день избранья Красоты.
Меч революции крушит все званья, всех владык,
Но не владычицу-любовь, не званье Красоты.
На тысячу вопросов даст нам логика ответ,
Но где уста, что отразят воззванье Красоты?
Всем счастье дарит Красота, один лишь Лахути,
Гонимый роком, испытал терзанье Красоты.

О, пожалей, спасенье мое в тебе одной.
Я изнемог: как хочешь, так поступи со мной.
Я только гость нежданный, неведомый пришелец,
А ты б меня прославить могла в стране родной.
Явись глазам как чудо, укрась глухую долю
И освети улыбкой сегодня мир земной.
Мою любовь и верность подвергни испытанью,
Узнаешь: сохранить их готов любой ценой.
Даруй мне радость встречи! Я плачу, я тоскую,
А ты глядишь беспечно, проходишь стороной.
Пускай я стар, но юность верни мне поцелуем,
Зажги восторгом сердце и озари весной.

Нет, не позорны кандалы, цепей не страшен звон
Тому, кто борется, как лев, кто в битвах закален.

Мой друг трудился день за днем, работал на господ,—
Мне говорят, в награду он в темницу заточен.

Своими захотел назвать плоды трудов своих,—
Смотри, за что преступным ты, мой друг, провозглашен!

Хозяев насыщает всласть тобой взращенный хлеб,
А ты по горло горем сыт, усталостью согбен.

Я думой уношусь туда, где низок темный свод,
Где узник в каменном мешке навеки погребен,

Где участь женщины тяжка, где страшен произвол…
Сил недостанет передать народа вечный стон.

Но дух народа не сломить насилью никогда!
Настанет время — острый меч он вырвет из ножон,

И мы услышим гром шагов, — сметая палачей,
Восстанет угнетенный люд, в борьбе объединен.

Тот вечно молод, кто идет за труд свободный в бой!
Пускай седеет Лахути — не постареет он.

В рабстве жить, чтобы продлилась жизни нить, не надо.
Нет, ценой позорной рабства, право, жить не надо!
Как бы тяжко ни давила вражеская злоба —
Сердце, твердым оставайся, гнет сносить не надо.

Если небо станет жемчуг сыпать, унижая,—
Небу крикни: «Этот ливень дольше лить не надо!»
Поднесут все блага мира за твою покорность,—
Прочь отбрось такие блага, их копить не надо.
Скажут: «В ноги упади — тем голову спасешь ты»,—
Смерть прими, но головы пред злом клонить не надо.
Тот живет лишь, кто свободен, — бейся ж за свободу!
В рабстве жить, чтобы продлилась жизни нить, не надо!

Один дехкан раз людям говорил:
«Вот так живу я, радости не зная.
Посею горе, горе и пожну,
И жатва мне неведома иная.
Ни поля, ни коровы у меня,
Весь век тружусь я, рук не покладая,
А прибыль получает только хан,
Мои гроши бесстыдно отнимая.
И мир, лежащий на моих плечах,
Гнетет меня, как ноша вековая».

Все это молча слушал Исаи
И так промолвил, горестно вздыхая:
«А как же мне не лить кровавых слез?
Он жалуется — доля, мол, плохая,
Для хана гнет он спину. Ну, а я
Гну спину для него не отдыхая.
Ему корову дай, а у меня —
Одна рубаха, да и та худая;
Я в кровь изранил ноги, для него
Колючий хворост день за днем сбирая.
Пусть целый мир ему на плечи лег,—
Сам — на моих плечах: беда двойная!
Смотрите, люди, он весь мир несет,
А я несу его, изнемогая».

Пой, свирель, — издалека я любимой пенье слышу.
Смолкни, притаись, душа, — голос в отдаленье слышу.
Пусть же сердце, как дитя, неизменно веселится.
Мысль о ней меня живит, голос вдохновенья слышу.
Уходи, постылый врач, я избавлен от недуга:
Радостную весть о ней в страстном упоенье слышу.
Ранний ветер, принеси нежное ее дыханье:
Аромат ее волос в тихом дуновенье слышу.
Полно, сердце, унывать и печалиться в разлуке —
От нее несут письмо, — замерев в волненье, слышу…

Любимая мне письмо, свой дар золотой, прислала.
Бальзам для души моей, целебный настой прислала.
Прославить вздумалось ей невнятное миру имя,
Чтоб стал знаменитым я, безвестный, простой, —
прислала.

Иссякла моя душа, как будто пустая чаша, —
Хмельного вина она для чаши пустой прислала.
Чтоб славил я лунный лик, меня вдохновить хотела,—
Слова любви, озарив своей красотой, прислала!

О мое сердце и разум укравшая,
О мой покой и свободу отнявшая,
О мою грудь сотней мук истерзавшая,
О моих стонов причиною ставшая!

Всех на земле ты милей и желаннее,
Ты лишь одно у меня упование,
Ты лишь одна моя жизнь и дыхание,
Ты лишь одна моя страсть и мечтание!

Сердцем предался тебе беззаветно я,
Жизнь отдавал я за слово приветное,
Клал я к ногам твоим клады заветные,
Верности вечной богатства несметные.

Мне же лишь камни коварно бросала ты
Сердце мое неустанно терзала ты,
Ранила душу больнее кинжала ты,
Раны — бальзама лукаво лишала ты.