Алла Зимина - Стихи

И в такое впадаем веселье,

Приходя в наш заветный лесочек,

Где деревья, как будто, присели,

А потом потанцуют часочек.

Ишь березка, расправила крылья,

Подготовила шейку и плечи...

Эх, и нам бы, с тобою, кадрилью

С лесом праздновать каждую встречу.

Карабаново, 5 сентября, 1979

Сане Даниэлю

Антилопа, антилопа гну.

Ты живешь в зоопарке, в плену.

Ты весною линяешь и на землю роняешь

Шерсть и слюну.

Антилопа, антилопа гну.

Много лет уже тому назад

Превратилась ты в экспонат,

Но таким экземпляром, облысевшим и старым

Не дорожат.

Много лет уже тому назад.

Ты забыла африканский лес,

Его цвет, его запах, и блеск.

Ты привыкла к загону и соседу бизону

И к сену в обрез.

Ты забыла африканский лес.

Антилопа, антилопа гну,

Я свободы тебе не верну

И поймав у решетки взор потухший и кроткий

Голову гну.

Антилопа, антилопа гну.

Москва, 1962

Юл. Яковл. Яхниной

Я узнала этот профиль много лет тому назад,

Женщина изнеженная в образе пастушки,

На щеках румянец и веселый взгляд,

Возле рта наклеенная мушка,

У корсажа маленький букет

И парик, а ля Мари Антуанетт.

Припев: Юлиана, Вы отступница,

Юлиана, Вы преступница

Удалось каким макаром перебраться-то Вам

Без рыдвана к нам из века восемнадцатого?

Кринолины, фижмы и роброн,

Променять на цыгейку и капрон,

И забыть про Monplaisir и Sаns Sousie

К шоферу резво прыгая в такси.

Это было в Эрмитаже, Вы лежали под стеклом,

Кем-то нарисованный портрет-миниатюра,

Для того, кто с детства Вами ослеплен,

С кем Вы в танцах путали фигуры,

Кто, возможно, вел Вас под венец

И надел на Ваши локоны чепец.

Припев:

Юлиана, еслиб видел Вас поклонник давних лет,

В бдении ночном, над переводом многотомным,

Он, сломав с досады шпагу и лорнет

Вас бы вместе с Вашим "Ремингтоном",

Не считаясь с тяжестью ботфорт,

На себе бы уволок, презрев комфорт.

Припев:

Москва, 1965

Была жемчужиной закрытой,

Познала мрак. Искала свет.

И сотни раз была убитой

За миллионы прошлых лет.

Ах, помню, как вкусила

Земную прелесть бытия,

Когда среди камней скользила

Веселой ящерицей я.

Как было сладко и приятно

Лежать на теплых плоскостях

И видеть солнечные пятна

На белых мамонта костях.

О, пламя дня и мрака тени

На побережьи возле скал!

Кто из грядущих поколений

Вас обретя, не узнавал!

И блеск, немыслимо прозрачной

Воды, сбегающей звеня,

Для всех зверей был однозначным

И для меня, и для меня.

И я божественную влагу

Любила слизывать тайком

С ладони доброй Карадага

Дрожащим тонким языком.

Миров движенье безгранично,

Оно, как мудрый чародей -

И я живу, в ином обличьи,

Среди людей, среди людей.

И уж не чую запах вражий

Из многочисленных засад.

А я - все та же, я - все та же,

Как миллионы лет назад.

Москва, ноябрь, 1971

Хочу мучительно припомнить, как пробрались

К Аримафейскому Иосифу, в тот сад,

Где он лежал. И как всего боялись,

Как тени принимали за солдат.

Как шли к пещере, где огромным камнем,

Закрыли вход, Чтоб уберечь Его, -

И обомлели - камень был отвален,

И не было во гробе нокого.

Но был там юноша. Его не знали прежде,

С глазами синими, синей самих небес,

С высоким лбом, в сверкающей одежде.

И он сказал: "Не бойтесь, Он воскрес!"

А мы бежали в ужасе великом,

И вдруг увидели Его в своем кругу,

Опять живого... С просветленным ликом...

О, как хочу припомнить все... О, как хочу припомнить все...

И... не могу.

Москва, 1965

Прочтен акафист повседневный.

В безмолвье погружен дворец,

И вышел из палат царевны

Последний молодой стрелец.

Она одна в опочивальне,

Ей не до мамкиных услуг,

А братья спят в хоромах дальних

И под охраной верных слуг (2 р.)

О, эти братья! Мягче воска,

Была бы с ними их сестра,

Когда б взошла на трон отцовский

Смирив разбойного петра.

Тот брат - тюфяк, пойдет в монахи,

А этот с норовом крутым,

И тянет к шапке Мономаха

Свои огромные персты. (2 р.)

Но я сломлю обычай древний,

Тогда пощады не проси,

И баба, Софья Алексевна,

Царицей станет всей Руси.

Народ простит мне грех невольный,

Когда я завтра, наконец,

Под звон веселый колокольный,

Надену бармы и венец. (2 р.)

Но ах, ломаются колеса,

На шатких дрогах бытия,

И завтра ты простоволоса,

Царевна смелая моя.

А завтра - Господи Исусе!

В монашьей келье голоси...

Вся жизнь - колеса и турусы,

И нет покоя на Руси. (2 р.)

Москва, март, 1976

Когда-то был я Аписом -

Бессмертный гордый бык.

Но враг прижег, как ляписом

Божественный язык.

Когда ж, на лоб, из подлости,

Поставили печать,

То я, не знавший горести

От гнева стал мычать.

Враги меня засунули

В жестокое ярмо,

И, как бы в душу вдунули

Позорное клеймо.

Вокруг меня мучители,

Железная броня...

За что, о, небожители

Вы кинули меня?

Я был, как бритвы лезвие,

Грозой для подлецов, -

Внушав им о возмездии

При помощи жрецов.

И добрым людям нравился

Мой взгляд, мои черты,

Они хвалили Аписа,

Несли ему цветы.

Теперь же, как на дыбе я

Запуган и ослаб,

И согнут в три погибели,

Как самый подлый раб.

А боги видят пакости(?),

И терпят произвол.

И стонет в шкуре Аписа

Смиренный черный вол.

Москва, 1976

I

Пляшут строчки,

точно бочки

пьяные в подвале,

Из-под плена

Брыжжет пена,

Тихая вначале.

И расходится кругами

Желтое болото,

Под веселыми ногами

Сбывшего заботы.

Потерявшего заветы

И лицо земное,

Неудачника-поэта,

Что зовется мною.

II

Не дразни меня ворона, не дразни!

От окна другую птицу отгони,

Чтобы в них теперь не вглядывалась я,

Чтоб забыла, что они моя семья.

Я уже вас не ласкаю, не кормлю,

И, как близких мне по нраву — не люблю.

Еслиб я могла, как дерево стоять,

Я бы встала, протянула пальцев пять.

И сидели б вы на них, как на сучках.

Лучше жить в деревьях нам, чем в старичках.

Лучше каждый год под солнцем зеленеть,

И корнями пошевеливая петь.

III

Еслиб я была сосной

И стояла б намертво.

Говорила бы с луной,

Дамочкой беспамятной.

Мы знакомы тыщу лет

С этой собеседницей,

Но она, хоть и поэт -

Не моя посредница.

Глядя прямо мне в глаза

Криво улыбается,

А как зашумит гроза