Алла Зимина - Стихи

Разукрасил траву и кочки,

Как папоротник в ярких блестках

У него на глазах зацвел.

И человек с корзиной,

Где лежали опята-малютки,

Не успев докурить папироску,

Поднял голову к небу вдруг

И глаза его стали сини,

И как в юности уши чутки,

И знакомый гусиный посвист

Звал, как прежде его на юг.

И человек подумал:

-"А меня увезет электричка,

Оттого, что летать я не властен,

Хоть мечтал улететь всегда,

Но я прожил в труде и в шуме,

И завидовал доле птичьей,

И глядел на чужое счастье,

И не свил своего гнезда."

Москва, октябрь, 1969

О чем он думает? Кого он ждет

Сверкая изумрудными глазами

Под рыжим абажуром черный кот,

Таинственный, как Будды изваянье.

Воспетый мной в торжественной строфе,

Не он ли был священным, как папирус?

Потом сгорел в огне аутодафе

И на плече у русской ведьмы вырос.

Лукавый кот, прообраз волшебства,

Упрямо сохраняющийся в цвете,

Ты прожил жизни, не меняя естества,

Хвостом махая по тысячелетьям.

И для тебя, решительно не в счет,

Ни тайны, ни разгадки мирозданья.

Ты просто кот, обычный черный кот,

С кошачьими зелеными глазами.

С монгольскими глазами.

Москва, 1958

Девушка молилась, кому сама не знала,

Но слова молитвы звучали, как стихи.

Слушали их лютики с желтыми глазами

И уши навострили слепые лопухи.

Девушка грустила, а звезды колдовали:

Малая Медведица с Медведицей большой,

Как голуби на площади мирно ворковали

И было им наверное очень хорошо.

И сказала лютикам девушка сердито:

"В чудо я поверила, а в жизни нет чудес!.."

И тут возник из сумрака некто в белом свитре,

Словно был он ангелом и сошел с небес.

И когда влюбленные поняли друг друга,

В мире продолжали твориться чудеса -

Медведица большая, пройдясь по полукругу,

Лапою погладила спящие леса.

Москва, январь, 1972

Суета тревожная,

На сердце туман.

Снова вещи сложены

В старый чемодан.

Снова пригорюнится

Добрый рыжий пес,

Побежит на улицу

Нюхать след колес.

Слезы расставания

Высушит платок.

Скажет: "до свидания"

Вслед мне городок.

Но пути дорожные

Отданы судьбе,

Никогда, возможно я

Не вернусь к тебе.

Что ж лежишь ты в комнате

Мой лохматый друг,

Обо мне и вспомнить-то

Будет недосуг.

С прежним ты хозяином

Будешь долго жить.

О друзьях нечаянных

Стоит ли тужить.

Позабудь хороший мой

Жалкие слова,

Выгорает прошлое,

Словно трын-трава.

Только ты останешься

До последних дней

Дорогой товарищ мой

В памяти моей.

Коряжма, 1958

По тротуару шла

прекраснейшая дама

А это шла домой

моя родная мама

Ни на кого из посторонних не похожая

Такая женщина, такая женщина,

что обмерли прохожие.

И останавливались, как пригвожденные,

В одно мгновенье в статуэтки превращенные,

И оставалось в их душе,

на самом донышке,

Виденье в шляпке, виденье в шляпке

горностаевой с перышком.

Прошла большая жизнь.

И я в метро, с вещами,

И на меня рычит мильтон,

стоять тут запрещая.

А я - я маму жду.

Она мое спасение.

Увы, бежать мне некуда... Увы, бежать мне некуда...

И я стою в смятении.

Спеша снуют прохожие,

и все - с чужими лицами,

А мне грозит мильтон

допросами в милиции.

Кляну свою судьбу,

свою лихую долюшку...

И вдруг, о, жизнь моя! И вдруг, о, жизнь моя!

Я вижу шляпку с перышком.

Москва, апрель, 1982

Когда в машине спит шофер такси, шофер такси,

Его за руль садиться не проси.

Хоть нас с тобой зовет стеклянный глаз, стеклянный глаз,

Бормочут глухо провода, что поздний час.

Весь вечер рядом с ним бегут дома, бегут дома,

Навстречу мчится улиц кутерьма,

И если прикурнул он кое-как, он кое-как,

То значит, только что привез ночных гуляк.

Но и во сне смотреть привык шофер, привык шофер,

На красный и зеленый светофор,

Готов включится он как автомат, как автомат,

Когда внезапно по стеклу ему стучат.

Тебя без всяких слов он понимал, он понимал,

Едва к нему ты руку поднимал.

И ты б ему помог, хоть чем нибудь, хоть чем нибудь...

Давай же постоим, пускай поспит чуть-чуть.

Москва, 1961

Надоело возиться

с гитарою,

Лучше к лесу и птицам

пристану я,

Пусть мне арфу подарят

эолову,

Чтоб себе не ломала я

голову.

Будет арфа висеть

под картинами,

С переливами петь

по старинному,

Про ручей,

с ключевою водицею,

И про фей,

увлеккающих рыцарей.

И вольет

в свою песню волшебную

Словно лед,

теплоту задушевную,

Соловьев

я услышу звучание,

И любовь, и любовь,

и отчаянье.

Все о том,

что прожито и отжито,

Что потом,

в скорбном сердце уложится,

Что мы помним давно

по хорошему,

Потому что оно -

наше прошлое.

Ля-ля-ля, ля-ля-ля.................

Потому что оно -

наше прошлое,

Мы и помним его

по хорошему.

42 километр, 1966

Идет этап, ползет этап

На снегу следы собачьих лап,

А людских следов

На дороге нет -

Сорок штук голов,

Сорок человек -

Разминая снег,

Как речной песок

Они топчут след

Безымянных ног.

Припев: Идут зека,

В глазах тоска.

По бокам конвой,

Да поземки вой.

Позади тюрьма,

Впереди зима,

От станка до станка,

От звонка до звонка.

Не хнычь, не плачь,

Конвоир не врач,

Конвоир - это твой палач.

Скажет, что побег,

И под лай собак

Упадешь на снег

И умрешь "за так".

А этапу стыть

Мерзлоту долбя

И могилу рыть

Хоронить тебя.

Припев: Идут зека...

Пурга ревет

Полотенце рвет.

Веревкой подтяни живот.

А бушлат любой

Для зека хорош -

Не один ты такой

По стране идешь.

Месишь ночь и день

Грязь пустых дорог

И не знаешь где

Свой окончишь срок.

Припев: Идут зека...

Москва, 1963

Целый день перед нами машины,

Мотоциклы, автомобили.

Хорошо, что хоть как не спешили,

До сих пор никого не убили.

Это знают соседские куры,

И когда переходят дорогу,

То петух раздувает фигуру

И несет оперенье, как тогу.

А наш садик, где стол мы воздвигли,

Для чего? Может быть понарошку,

Может быть, потому что обрыдло

Вместо лилий взирать на картошку.

Но дано нам с рожденья сознанье,

Что природа одна неподкупна,

И мы смотрим на небо над нами,

Так, как в городе нам недоступно.