Юрий Монарха - Любовь зла. Литературные пародии и избранные стихи

Вроде не капризные, и могли бы съесть.
Только очень чешется за ушами шерсть.
Только очень чешется за ушами шерсть.
Вроде не капризные, и могли бы съесть.

Крокодилы ловятся, и растёт кокос.
Только сыру хочется. Не жалея слёз,
Плачут, Богу молятся и клянут беду —
Сделан сыр, наверное, в никаком году.

Рядом с сырной плесенью невозможно жить.
Им бы холодильники взять и отменить!
Им бы холодильники взять и отменить!
Рядом с сырной плесенью невозможно жить.

Плыть недели, месяцы до материка,
Редко что завозится к ним издалека.
Зря они страдают так и на сыр плюют —
Никогда на острове не было «Дор Блю»!

У попа была собака, мясо сторожила.
Жизнь её была не сахар, но она не выла.

День и ночь, и год за годом отдыха не знала,
Но за честность и ошмёток мяса не видала.

Вот однажды пьяный в стельку поп домой притопал,
И с бутылкой Саперави мясо всё улопал.

А на утро та собака пьяного будила,
И в лицо его лизала — так его любила.

Он же сдуру, с перепою, на неё всё слил —
«Эта сука съела мясо!» — и её убил.

Честны вы или не очень, чтоб потом не выть,
Тщательнее выбирайте, у кого служить!

На Чуйкову осень рассердилась,
Что смешливой больно уродилась.
Поджидала осень, поджидала,
В сердце целилась, а в глаз попала.

Думала макнуть её в печали,
Чтоб стихи, как листья, трепетали.
Чтобы ветром изорвало строки,
И ручьями потекли упреки.

Намесила осень, намесила,
Чтоб Офелией по слякоти бродила
Долгими противными дождями,
Поскользнулась и уселась в яме.

Только Свете это всё не светит —
Лишь смеётся на угрозы эти.
Ей милы осенние простуды,
Также как убийца для Гертруды.

Насмешила осень, насмешила,
Лишь стишок весёлый подарила.

Как можно с грязными мысля́ми
Небрежно так читать стихи?
Творят их в чистоте годами
Ты поумерь свои хи-хи

И пишут их не головами
И не тлетворными мозгами
Над чем смеётесь холуи?
Поэт свечой на Хэллоуин
Горит из моря пустоты
Так пустотой читай и ты.

Чай, отдававший запахом носка,
зелёным величал себя мин чао.
Уж лучше бы сварила я какао,
чтоб не спугнуть тем чаем мужика.

Я научилась просто крепко спать,
Смотреть на небо и ложиться снова,
И, кажется, без устали зевать
В моих стихах любое может слово.

И пусть шуршат в овраге лопухи
И манит гроздь рябины жёлто-красной,
Меня не будят скорые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я просыпаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умело,
И снова гаснет творческий огонь,
А моя тень привычно засопела.

Лишь изредка позёвывает тишь
Ртом аиста, слетевшего на крышу.
И если вдруг, ты тоже захрапишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

Я научилась каждый миг любить,
Курнуть в окошко и — в объятья снова.
И, кажется, от нежности парить
В моих стихах любое может слово.

Когда нас разлучают петухи
И жалко никнет перец жёлто-красный,
Слагаю я весёлые стихи
О жизни грешной, грешной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Твой рот, мурлыкает умильней,
И снова разгорается огонь
Безбашенной озёрной лесопильни.

Как кстати шум прорезывает тишь,
Пугая аиста, слетевшего на крышу.
И если вдруг, в конце ты закричишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

Поэтический день; стихосложенье не даёт мне спать,
Мечем стаканы в окно: им нечего делать здесь.
В капканы любви мы ломимся, как птицы,
Их перья на трамвайных путях;
Мы знаем и Верлена, и Рембо — но разве это повод?
Завяжите мне руки;
Я вызываю санитара Патрика….

Сколько тысяч слов и — впустую,
Или кража огня у чужих стихов;
Мы в трусах из свинца, но с гитарами в тёплых ладонях;
Я спою своё там, где я увижу своё:
Мираж в Калахари, посмертный туман,
Серебряный звон в поисках стекла;
Я вызываю санитара Патрика…

В мои сети попалась природа.
Клён устроил стриптиз с утра:
Обнажает полнебосвода
Рыжим жестом своих утрат.

Ветер запах надежд колышет,
Прорастает тоской трава.
Кто-то сзади мне в спину дышит.
Не мои ли это слова?

Стоял с собою не в ладах
Философ злой, как призрак ночи,
И думал мрачно: «Здесь, в кустах
Уж точно не солгут мне очи,
Присев на розовой звезде».
Но понял он, что ад — везде.

Под маской чёрной, как Отелло,
Прикрытый розовым кустом,
Смотрел он, как грешило тело
За внешне праведным окном.