Яна Солякова - Дырявое ведро

Я сползаю неуклонно

По железу — ближе, ближе!

К пропасти за краем крыши.

А второе — я боюсь!

Лишь второе я расправлю:

Тотчас в небо оборвусь

Словно парусный кораблик.

Из чердачного окна

Серый кот глаза таращит.

Я, наверное, смешна…

Ветер треплет тонкий плащик,

И, цепляясь за ребро

Равнодушного железа,

Я боюсь своё крыло

Тонким месяцем порезать…

А ещё боюсь — летать…

И признаться в этом стыдно,

Что пугает высота…

Это дьявольски обидно!

Я — ворона, или кто?!

Вот сейчас кураж поймаю!..

Но в глазах любых котов

Я давно уже смешная…

Шаг. Ещё один — за край.

Ну — почти. По самой кромке.

По ушам — как злобный лай

Каждый шаг гремяще-громкий.

Но — расправила крыло.

Но — расправила второе!

Что мне! Каждое перо —

Безупречного покроя.

Шум небесного прибоя,

Облака несутся пеной,

Серый ветер в кронах воет,

Дождевые рушит стены.

Ворон складывает крылья,

Падая навстречу шторму.

Захлебнёшься водной пылью,

Осторожней, ворон чёрный!

Рвутся ветви у берёзы,

Мчится небом волчья стая.

Небеса полны угрозы,

Крылья плещут, отрастая.

Гулкой нотой, эхом долгим

Клёкот ворона взлетает,

И зовёт туда, где волки,

Где следы и связи тают.

Где крылатый и опасный

Над землёй несётся ветер,

Где от страха звёзды гаснут,

Где возможно всё на свете.

— Мотор! — Актёр, играющий Дракона,

Повёл плечом, вообразив крыло…

Здесь вымысел является законом,

Обман — искусство, чудо — ремесло.

Сюжет закручен ярко и контрастно,

От поворотов замирает дух.

Здесь ненавидят — насмерть, любят — страстно,

Здесь звон мечей привычнее на слух,

Чем звон посуды… Вот снимают сцену

Противоборства двух идей и воль,

За гордость платят сказочную цену…

А что — Дракон?.. Дракон всего лишь — роль.

Взгляд золотой презрительно-спокоен.

И замер Эльф с отравленной стрелой…

Здесь всё — легенда! Каждый — маг и воин,

Здесь волшебство — как угли под золой.

Но вот отснят дневной кусочек сказки,

И гаснет свет. Снимает грим Дракон.

С ним рядом Эльф садится без опаски,

Приносит Гоблин чипсы с чесноком…

Дракон, приявший облик человека,

Излишне худощав и невысок…

Но худоба — для Эльфа не помеха:

В кино он — Эльф, стреляющий в висок

Огромному и страшному Дракону,

Которого играет Горный Тролль…

Сплошной обман! В кино — свои законы.

Дракон в кино — увы! — всего лишь роль.

Стволы деревьев в свете фонарей

Как старые обглоданные кости…

И в потемневшем омуте — дворе

Асфальта ненадёжен хрупкий мостик

Запуталась беспечная Луна,

Попалась в поджидающие ветки,

И бьётся рыбкой, неба лишена,

В густой и безнадёжной тёмной сетке.

И гроздья фонарей упали в сеть

Нагих деревьев неподвижно-страшных.

Земля под фонарями — словно медь.

И странно близ домов многоэтажных

Войти в безумный потемневший мир,

Где снег сошёл, и свет уже не может

Развеять мрак. И огоньки квартир

Совсем как мотыльки бессильны тоже…

Без снега мрак чернилами потёк

Со всех деревьев, скапливаясь в лужах.

Сама земля — зловещей тьмы поток…

И от Луны сегодня — только хуже.

Но чёрная собака у меня!

На поводке — кусок ночного мрака.

Бежит, тихонько звёздами звеня,

Как будто бы вся ночь — моя собака.

Я ночь свою к рассвету уведу.

Чтоб не боялась, не рвалась от страха.

Проводим запоздалую звезду

И спать пойдём: я и моя собака.

У меня такие лапки!

У меня такие глазки!

Спинка — как кора.

Я — прекраснейшая жабка!

Я — изысканная сказка,

Я — твоя сестра.

Посмотри — я словно будда.

Посмотри без рассуждений —

Просто посмотри!

Совершеннейшее чудо —

Перепонки и колени,

И душа внутри.

Ах, каким огнём сияют,

Словно звёздные скопленья,

Яркие глаза!

Ничего не объясняю…

Как достигла просветленья,

Не могу сказать.

Милый, странный человечек,

С вертикальностью нелепой,

С кашею идей…

Мне не нужно ни колечек,

Ни разломленного хлеба,

Ни стрелы твоей!

У меня — в саду подлунном,

В чистых росах так прекрасны,

Празднуют цветы…

От тебя же — слишком шумно…

Все шаги твои — опасны!

Нас погубишь ты.

Так иди ж своей дорогой!

Возвращайся в шумный город,

Дальше суетись…

Только жизнь мою не трогай,

Слишком глуп ты, слишком молод…

Слишком ценна жизнь.

Черепахи не старятся. Их генетический код

Не учёл, не занёс в протокол неизбежную смерть.

И надёжен, и прочен зелёного панциря свод.

За любой горизонт она вырасти может суметь.

Черепаха Большая плывёт по космической мгле,

Разгребая галактики лапами, словно гирлянды огней.

И слоны, и деревья стоят у неё на спине —

Черепаха от этого лишь веселей и сильней.

Черепаха плывёт. Ей кометы щекочут бока.

Неба панцирь алмазный сверкает над синью морей.

Непомерная ноша для странницы вечной легка.

Не старей, Черепаха! Не верь никому — не старей!

Я волновалась: несколько ночей к исходу лета

На небе не было Луны… Всё не всходила.

И мрак стоял. А свет исчез, растаял где-то.

И мрак густел, и страх копил, объём и силы.

Чернели травы и леса, молчали птицы…

Ведь ничего же не могло с Луной случиться?!

И страх на крышу наползал, стекал по стенам…

С небес никто не освещал немую сцену.

Как долго не было Луны! Мы не купались…

Мы ждали света, волшебства… Но всё напрасно!

Мы вечность целую во мраке дожидались…

Но вот — взошла она! О, Боже, как прекрасна!

Ещё не ночью, на закате, над лесами

Мигнула нам и улыбнулась из-за тучи:

Мол, не страдайте и не бойтесь! Буду с вами!

И показалась темнота гораздо лучше.

Всё хорошо. Безлунье кончилось, и травы

Засеребрятся скоро сказочным сияньем…

Вздыхала ночь, как после тягостной отравы,

И обретала и цвета, и очертанья.

Я подняла листок тетрадный,

Под стулом уголок заметив.

И начался отсчёт обратный

Его секунд на этом свете.

Бумага — на растопку в печку…

Но чтобы не идти куда-то,

Идее радуясь беспечно,

Его я сделала крылатым.

Бумажный самолётик белый —

По комнате… в дрова, в растопку…

Ах, как доверчиво летел он!

И, где газет пылилась стопка,

Упал, уткнувшись носом в стену.

Как отвратительно коварство…

Как будто подлую измену

Задумала… А он старался!

А он — бесстрашный и прекрасный,

Без колебания и смысла,