Наталья Тимофеева - Холсты

Лебяжьим пухом, снежным покрывалом
Окутанная, вьюжной белизной,
К заутрене я давеча бежала.
К калиточке приладившись резной,
У церкви скромно притулился нищий,
Для обогрева рюмочку приняв.
Смотрел, как прихожане мелочь ищут,
Кто «крупные» с утра не разменял.
Его лицо, по-философски важно,
Обрамлено пощипанным тряпьём…
Не отказался б он и от бумажных,
Свой лоб намокший осенив крестом.
Но падала в картузик мелочишка,
И нищий приговаривал: «Дай Бог
И вам всего того же!» Он не слишком
На самом деле вдумываться мог
В свои слова здесь, на морозе, стоя.
И лишь Спаситель в царствии своём
Шептал ему привычно: «Всё пустое,
Мы здесь с тобою лучше заживём!»

Мчалась ветреная погибель —
Снежный кипенный ураган
С удалым молодецким гиком —
Вьюжный, бравурный хулиган.
В переулке Кривоколенном
Серебристый тончайший пух
Растрепал он подпушкой пенной,
Вздыбил ворохом. Шумный дух
Вдруг ослабил. Притихнет,
Ляжет, как умильный, послушный пёс?
Нет, он норов опять покажет
И сугроб, словно белый воз
Вдруг рассыплется… Только полы
Разлетятся мои поврозь…
В этом вихре хмельном, весёлом
Мне запутаться довелось,
Заплутать, завертеться, сгинуть,
Прянуть с вольницей на простор,
Вместе с ветром отважно гикнуть,
Сигануть в ледяной костёр!
Саламандрой живой кружиться
В бесконечной летящей мгле,
И со всей суетой проститься,
Той, что принята на земле…

В храме тихо звякают бутыли,
Да стекает струйками вода.
Небеса чертог свой отворили,
Только вышла первая звезда.

Сам Христос омылся в той купели,
Где Креститель ждал его приход,
Иордана струи песню пели
И сиял роскошный небосвод…

Иерусалим стоит на Истре,
Как прообраз тех священных мест,
Где спустился Дух незримой искрой,
К тем, кого коснулся Божий перст.

На Крещенье — снежные сугробы…
Проруби дымятся на Руси
Исцеленьем от вражды и злобы.
Окунись и лик свой ороси,

Остуди желанья тесной плоти,
Где томится птицею душа,
И позволь ей, как Дарам в кивоте,
Хоть одно мгновенье, не спеша,

Отдохнуть в раздумчивом покое,
И прозреть, и сделать верный шаг…
Ведь для жизни самое простое
Нужно, если ты себе не враг!

В храме тихо звякают бутыли,
Да стекает струйками вода.
Небеса чертог свой отворили,
Только вышла первая звезда…

Лунными мазками
Тронет ветер рябь,
Мелкими шажками
Пробежится в зябь.
Озеру и полю
Под его волной
В сумрачной неволе
Не знаком покой.
В строгости картинной
Ясен каждый звук,
С тенью соловьиной
В небе белый круг…

В сумраке сонном, в вялом рассвете, в дали седой
Вновь зародился, тих и бесцветен, день молодой.
Воздух недвижен, капли на елях — слёзы дождя,
Неба осколки в лужах зеркальных зябко дрожат.

Знак увяданья — рыжие листья пали в траву…
В думах осенних я увязаю, тем и живу.
Граем прощальным, тонко и нежно птицы кричат,
Бедному сердцу в вёсны тропинки нету назад.

Где-то дороги вьются за далью, манят меня,
Вот бы мне осень в сердце вселила силу огня!
Только безмолвно ветру кивают кроны берёз,
Да пробирает вечную душу, студит мороз.

На каждый век по две войны и смуты,
Да казнокрадов борзая толпа.
Стоит она, — раздета и разута, —
Как девка у позорного столпа.

Секло её то градом, то шрапнелью,
И надругалось всё ворьё подряд
Поодиночке или же артелью,
Ей поднеся забвенья терпкий яд.

Она пока ещё жива и дышит,
Но даже плакать не хватает сил.
Её подол крестом пурпурным вышит,
Тем, что Христос на казнь переносил.

Позвать на помощь, но кого? Ужели
И так не видно, что она в беде?
Её давно угодники отпели,
Мучителям же биться на Суде

В раскаянии, правда, запоздалом.
Да, все ответят за неё сполна,
Кто предал Русь свою хотя бы в малом,
Ведь нас вскормила именно она.

Так что же мы молчим, как будто в мире
Есть что-то, что бесчестия страшней?
Боимся, что «замочат» нас «в сортире»?
Иль с Родины всех выгонят взашей?

Но ведь и нам не миновать расплаты,
Нам, ставшим стадом блеющих овец,
Под чей трусливый хор была распята
Страна бессчётных каменных сердец!

Баю-бай, страна родная, баю-бай,
Ручки складывай и глазки закрывай.
Я спою тебе, страна моя, спою,
Ты во сне послушай песенку мою.

Вакханалия дневная замерла,
И река волнений в лету утекла.
Спи, страна, пускай тебе приснятся сны,
Что не алчны и не злы твои сыны.

Пусть приснится, что цветёшь в сиянье лет,
Что воров и шептунов в помине нет,
Что хранишь заветы предков, помнишь тех,
Кто пытался принести тебе успех.

Что детей своих любимых бережёшь,
Что клеймишь позором подлости и ложь,
Не смешишь народ кривляньем дураков,
Кто за деньги закопать тебя готов,

Что болеешь не хронической бедой,
Что взойдёт заря и завтра над тобой.
Баю-бай, страна советов, баю-бай,
Посоветуй нам, как возлюбить свой край,

Если видим мы не то, что говорят,
Много-много лет, столетия подряд,
И за смехом, что гремит со всех сторон,
Слышу стон я, слышу стон я, слышу стон…

Клёна ветви леденелые
Простираются в окно,
Свищут ветры угорелые,
Днём на улице темно.

В перекрестье жизни с вечностью
Я стою перед стеклом,
Там, за ним, снегами меченый,
Тайной пропасти разлом.

Там, за ним, за краем времени,
За годами далека
Было мне стократ отмеряно
На грядущие века.

Что теперь молить и прятаться?
Неминучего конца
Будет боль внутри царапаться,
Будут виться у лица

Тени дорогие сродников,
И за кромкою миров —
Лица строгие угодников
С чашами святых даров.

А пока — нечётким абрисом
Я свой вижу силуэт
На окне с больничным адресом,
Зная, — смерти вовсе нет!

Между жизнью и смертью — на грани баланс не простой.
Всё пространство пронизано токами чутких приборов,
И душе неуютно в субстанции тела густой,
Посреди недомолвок и тихих вокруг разговоров.