Наталья Тимофеева - Холсты

А наследство её — только дым, незаметный для глаз,
А тревоги её — только с Богом грядущая встреча.
Всё проходит, ведь жизнь нам дана только раз, только раз.
Ну, а смерть ото всех неурядиц и промахов лечит…

Ей бы белое платье и в руку — бессмертник-цветок,
Ей бы круг очертить невесомым и призрачным танцем,
Но встаёт она чёрною тенью с косою у ног,
Словно нравится ей, когда люди ухода боятся.

Пожалеть бы её, худосочную данницу грёз,
Что не знает ни дня, ни минуты, ни мига покоя,
Но она пожалеет скорей, у неё всё всерьёз.
Вот, пришла и стоит, и твой облик немногого стоит.

Как назначено, так и отправишься правды искать, —
Воздаяние будет за всё, что моглось и умелось…
А пока ещё — трубки, приборы, уколы, кровать…
И отчаянной жажды дышать неуёмная смелость!

Я сегодня плачу по России,
Горько не от горького вина.
Не корёжу из себя Мессию,
Думаю, — а в чём моя вина?

Чувствую пространство под собою,
Как оно болит, и как темно
На земле, пронизанной враждою,
И худой, как старое рядно.

От хребта Уральского и дале
На восток — пока ещё родня,
Но уже родню в полон отдали,
Может быть, как раз из-за меня?

Что ещё спущу в ломбард китайский
За кусок отравы на столе,
Чтоб мой голос тихий, краснобайский,
Пропищал о красоте полей,

На которых нет ни ржи, ни проса,
Только стены высятся дворцов,
Ведь моя земля — цена вопроса
Над костями братьев и отцов.

Боже, Боже, я бы на смерть биться
Вышла с борзой шайкою ворья,
Да уже готова плащаница
Для меня, старухи. Как же я

За своей землёй не доглядела?
Лихо! Горе! Тяжек мыслей гнёт,
Что моей Руси больное тело
По частям антихрист раздаёт.

Гудит земля, — копыта табуна
Сминают ковыли, играет ветер
В лощёных гривах, катится луна
Под ноги скакунам. И снова бредит
О вольной воле, ввысь летит душа,
Едва касаясь крон могучих сосен.
И сыплется берёзовая ржа
Там, где ступает величаво осень.
Меж этих редколиственных равнин
Ещё жива, ещё звучит свобода,
Как ритм дыхания, как дух един,
Как бег коней в объятьях небосвода…
О, Русь моя, тебе ли горевать!
Лишь сон стряхни и поведи плечами,
И сгинет полчищ инородных рать,
Что рьяно тычет в грудь твою мечами,
Что алчет разорить тебя и сжечь,
Смести с лица земли, увлекши в праздность,
Отняв твои достоинство и речь,
Что было б хуже самой страшной казни.
Но верю я, — ты не поддашься, нет,
И в недрах твоих вызреет отвага,
И эти земли вымахнут в рассвет,
Как табуна стожильная ватага,
Почуяв вкус и запах новизны
В осенней прели, в предрассветной хмари,
Чьи поступь и движения грозны
В хмельном размахе, в удалом угаре!

В череде повторений бледнеют условности света,
Размываются линии судеб, мельчает народ…
Примелькавшись в толпе королей неприметным валетом,
Не кружу по спирали, в трудах продвигаюсь вперёд.

Там, где дамы достали наружу интимные части,
Там, где дым коромыслом и пол, данный Богом, презрет,
Не стараюсь прибиться ни к власти, ни к масти, ни к касте.
Я — солдат на посту у рассудка — обычный валет.

И, когда сгинут так же легко и бесславно, как прежде,
Все невзрачные идолы царства обманутых грёз,
Ветерану любви, мне, краплёному правдой невежде,
Летописцу рассвета безумия хватит ли слёз?

Отворятся однажды приделы и рая и ада,
Чтоб колоде придать запредельный расклад бытия…
Но, какая меня будет ждать в этих кущах награда,
В эмпиреях, где «мы» снова будет важнее, чем «я»?

Катится яблоко под ноги,
Август прохладен и пуст.
Хмеля душистые розбеги
Обняли розовый куст.

Сердце царапает тонкою
Болью ли, давней тоской,
Словно бы веткою ломкою
Под торопливой рукой.

Облако — пёрышком выпавшим
Из белых журавьих крыл…
Знаю душою вызревшей —
Ты только меня любил.

О, эти небеса! Роскошная фелонь!
Струится синий шёлк, расшитый звёздным светом.
Великий Млечный Путь холодный льёт огонь,
Рождённый так давно… И чиркают кометы
В провалах пустоты клинками серебра,
И кажется, что музыка вселенной
Настроена на лад покоя и добра
В гармонии своей проникновенной.
И голова моя, закинутая вверх,
Окутанная тьмою и туманом,
Как никогда пуста, а грудь — непрочный мех,
Наполнена томлением. Обманом
Вся жизнь моя была, иллюзией, и вот
Я вижу над собою ту реальность,
Где вечная душа полётами живёт,
Погружена в волшебную астральность.
И там, среди красот неведомых миров,
Скитаясь без волнения и цели,
Она сбирает мёд невиданных даров,
Очистившись в родительской купели.

Меня опутал кокон пледа,
Он по-верблюжьему колюч.
В непрочной яви полубреда
Скользнул в окошко лунный луч.

Замкнула ночь в свои объятья
Мой тихий сонный уголок,
Где контур сброшенного платья
Струит по стулу мягкий шёлк,

Где скатерть на столе белеет
Старинной кружевной канвой,
И где меня сознанье греет,
Что ты по-прежнему со мной.

В кружале дня — коловорот огня,
У трясогузки с ласточкой раздоры.
Меня с землёю яблони роднят,
Да красные на грядках помидоры.
Вчера туман разлился ввечеру, —
Не видно звёзд, — к теплу и урожаю.
Малина зреет споро во бору,
А я малину шибко уважаю.
И где шумит Москва, в какой глуши?
Её мне сутолока неизвестна…
Пичужий хор распелся для души,
Которой здесь не скучно и не тесно.
Спущусь к воде, разнежусь на песке,
Где в заводи распластан лист кувшинки,
Держа дрожащий стебелёк в руке
Какой-нибудь неведомой былинки.
И, взором вновь скользя по облакам,
Не углубляясь в прожитые темы,
Я буду течь по жизни, как река,
А реки на Руси мудры и немы…

Смерть на прятках сегодня «вода»,
У креста закосила глаз.
Умер друг, балагур и шкода,
Кто «осален» на этот раз.
Вот прошла, не заметив будто,
Растопырив свои персты…
Ну, хитра! Проступают смутно,
Но всё ближе её черты.
Что за жизнь, — за помином помин, —
Свадеб вроде бы не слыхать,
Лишь землица холмится вровень.
Здесь, на кладбище, благодать!
Выпить рюмку покрепче нешто?
Вдруг по запаху не найдёт
И зелёной дорожкой вешней
Не меня к кресту поведёт?!
А кого? Мне зачем таиться?
Необъятного не объять.
Коль на свет довелось родиться,
То приходится помирать.
ТАМ компания даже лучше,
И надёжней пристроен дух.
ТАМ Господь управдом, не случай,
И земля, говорят, как пух.