Аркадий Казанский - «Играю словом…»

На набитый желудок обычно не спится,
Невозможно уснуть, и от битвы устав,
Я любимых томов раскрываю страницы,
Чтоб отведать ко сну череду сочных глав,

Где встречаются, женятся, любят и бросят,
И смиряются вновь у подножья креста.
Зрелищ, хлеба лишь чернь голопузая просит,
А достойному — слово — Sapiensi sat.

Что же нам предпочесть — пищу тела иль духа,
Насыщение плоти иль жажду ума,
Или сытое брюхо к учению глухо?
Или в мыслях у странника только сума?

Не понять нам себя — верьте мне иль не верьте:
Был я сытым порой, и голодным я был.
Но мне жаль тех, кто умер голодною смертью.
Вдвое жаль, кто себя объеданьем сгубил.

Я без тебя не могу
Места себе сыскать,
Хожу из угла в угол.

Сяду, встану, пройдусь,
Книгу возьму почитать,
Мысли идут по кругу.

Я закрываю глаза
И устремляюсь в путь.
Стукну — открой скорей.

Я расскажу тебе
Все, что волнует грудь.
Дай отойти от дверей.

Перешагнув порог,
Я оглянусь кругом,
Вот, наконец, я дома.

Дом — это там, где ты
Будешь со мной вдвоем,
В этом мире огромном.

Я кричу миру громко: — Люблю!
Чтобы в мире настала весна.
Я шепчу тебе тихо: — Люблю, —
Чтобы знала ты только одна.
Я кричу миру громко: — Люблю!

Чтобы в мире настала весна,
Весна света и первой капели.
Ранним утром приходит она,
И ручьи бегут звонко в апреле,
Чтобы в мире настала весна.

Я шепчу тебе тихо: — Люблю, —
Это слово тебе посвящаю.
Как заветную тайну свою,
Вечно в сердце хранить обещаю.
Я шепчу тебе тихо: — Люблю!

Чтобы знала ты только одна —
Я хочу донести своё чувство.
Тихо жизни приходит весна,
А любви первой вешнее буйство,
Чтобы знала ты только одна.

Я кричу миру громко: — Люблю!
Гром весенний доносится тише.
Я шепчу тебе тихо: — Люблю…
Я уверен, что ты меня слышишь.
Я кричу миру громко: — Люблю!

Я перестану быть романтиком.
Я стану самым мрачным циником.
Я в пошлость завернусь, как в мантию,
Всего себя располовиню я.

Наполовину стану нежно — тих,
Наполовину — грязно — сквернослов.
Но грязи для тебя, в стихах своих,
Не подниму я выше каблуков.

Ты думаешь, я нерешителен,
Кажусь плаксивым, жалким паяцем.
В душе, кидая взгляд презрителен,
Всё ждёшь: — Слеза из глаз появится.

Напрасно ждёшь. Во мне ни капли нет.
Слёз не увидишь на лице моём,
Ни днём, среди людей, в годину бед,
Ни ночью, когда будем мы вдвоём.

Любовь и гордость — чувства два сложу.
Цветок любви от грубости людской,
Я нежности бронёй огорожу —
Твердыней веры, чистой и святой.

И чувства не убью в себе огня.
Я стану вечен, как звезда в ночи.
Увижу сразу: — Если нужен я,
К тебе я протяну свои лучи.

А если я не нужен — среди дня,
Ты не заметишь в синеве меня

Я тебя проводил и остался один,
Так, как будто никто ко мне не приходил.

И, покинув свой берег, подняв паруса,
Отдаюсь я волнам, отдаюсь небесам.

Унесут меня ветры в бескрайнюю даль,
Там, где громче шум волн, там, где тише печаль.

И морская болезнь выжмет все до конца,
И останется лишь ощущенье Творца.

Небо, море и чайки, и парус тугой.
Вокруг света иду за своею мечтой.

А мечта засверкает вдали бирюзой
И уходит, уходит вновь за горизонт.

Одинокий мой парус мелькает в волнах,
Одинокое сердце рассыпалось в прах.

Я тебя случайно встретил, нам сегодня по пути.
Мы идем одной дорогой, никого не замечая.
Так хотел вчера три шага вместе я с тобой пройти,
А сейчас три километра наши ноги отмеряют.

Спрашиваю: — Как дела? — Ты говоришь: — Великолепно.
Я живу сейчас, согрета и надеждой, и теплом.
А дорожка нас встречает, овевая легким ветром,
И весна нас закрывает своим призрачным крылом.

Вдоль дорожки зелень, зелень, распускаются деревья,
Солнцу теплому подставив свою клейкую листву,
Прошлой осени листву ветерок весны развеет
И иголочки травинок вышьют старую траву.

Соловьи в кустах распелись бесподобно чистым свистом,
Словно выпеть захотели песнь, что слушаю душой.
Нам так хочется идти бесконечно утром чистым
И уйти туда, где небо вдруг сливается с землей!

Вдруг случайно замолчали, друг на друга глядя жадно,
Будто вышли мы друг к другу из неясных, зыбких снов.
Молча, или с разговором, мне идти с тобой отрадно.
И так много есть событий, и так мало нужных слов.

Я устал от обид, от долгов,
Я устал от друзей и врагов.
Я устал, будто стая волков,
Заметавшись меж красных флажков.

Отдохнуть бы теперь, отдохнуть
На груди материнской Земли
И глядеть, как в неведомый путь
Отправляются вновь корабли.

Эти крики матросов и брань,
Эта чайка, как белый платок.
Ухожу в предрассветную рань.
Я и море, и утлый челнок.

Где, сложив свои весла, вдохну
Полной грудью соленую даль.
Отдохну, отдохну, отдохну
И в пучину отброшу печаль.

Адамов род, покинув кущи Рая,
Александрийским фиговым листом
Античности основы прикрывая,
Апостолов подвигнул за Христом.
Аттила крестоносцев вёл по свету,
Америку достал одним рывком.
Ассирия — Россия над планетой
Апокалипсиса грозит крестом.
Адепты всех вероучений, фарсов:
Аллах и Кришна, Будда, Иегова;
Алхимики и фарисеи слова;
Антропологий Дарвины и Марксы
Адаму смыли глиняные ноги.
Антихристы стоят уж на пороге.

Адамов род, покинув кущи Рая,
Лавиной растекался по Земле.
Еленою в объятьях Менелая
Крутилась Гея в предрассветной мгле.
Стерпев мученья, Ева наметала
Елен, Марий, Иванов да Петров,
И на прощанье каждому шептала:
Идите, дети, мир для вас готов!
Есть, пить, Земля подарит вам охотно:
Срывайте яблонь плод созревший, сочный;
Кострами грейтесь на морозе ночи —
Ещё недолго жить вам беззаботно:
Лукаво скрыт от вас грядущий стон
Александрийским фиговым листом.

Александрийским фиговым листом
Летела вечность над зелёным миром.
Едва познав себя, построив дом,
К Богам оборотились люди смирно.
С кого Богов лепить, как не с вождя?
Его Завет: — «В начале было Слово!»
И, счёт времён зарубками ведя,
И Слово — символ начертал сурово
Единственный наш Бог и Господин.
Сказал — и в камень обратилось Слово,
Кладя большой империи основы,
Египта и Миц — Рима Властелин.
Лепились иероглифы по краю,
Античности основы прикрывая.