Нина Кондратковская - Сердце-озеро

Иткуль пену в ноги стелет,
Бьет зеленою волной,
Иткуль манит самых смелых
Неприступной глубиной.
Там поныне исподлобья
Все глядит, оскаля пасть,
Несусветное подобье
Зла, утратившего власть.
А березка, белым станом
Отражаясь в глуби вод,
На макушке у Шайтана
Косу шелковую вьет.

Бродят сказки на зорьке вечерней,
Где лесные тропинки круты.
Бродят сказки о горном ущелье
На отроге уральской Кряхты.
Там, на склоне, в зеленом разливе,
Чертов Палец проткнул небеса.
И про это скалистое диво
Вам расскажут и впрямь чудеса.
Под волнами соснового духа,
Вдоль теснины, покрытой лозой,
Безымянна — река-цокотуха
Скачет в камешках горной козой.
А как станешь у звонкого стрежня,
Справа — юг опалит горячо,
Слева — север подует мятежно,
И прохладой прихватит плечо.
Говорят, будто все это черти
Натворили, друг дружке грозя.
(Если любите сказки — поверьте:
Небылицы проверить нельзя!)
Было много их в давнюю пору,
И запуганный, темный народ
Поселил чуть не в каждую гору
Этот хитрый, увертливый сброд.
А для самого главного черта
Отвалил, по преданью, Кряхту.
У него была страшная морда
И хвостище длиною с версту.
Гром гремел, если он, между прочим,
Прочищал об утесы рога,
Если ж тяжкие камни ворочал,
Яктыкуль покидал берега.
Жил он важно, лениво и сыто,
Да над каждым кусочком дрожал
И рогатую пленную свиту
Только впроголодь вечно держал.
Чертенята еду добывали,
Развивая бесовскую прыть,
Но, поверьте, едва успевали
Черта с чертовой мамкой кормить.
С карасями ворочали бредень,
Доставали медовую сласть,
Даже лосей и бурых медведей
Волокли в ненасытную пасть.
Черт лежал бы в камнях, не тоскуя,
Переваривал живность — так нет!
Плов и прочую пищу людскую
Подавайте ему на обед!
— Эй, паршивцы! А ну-ка, в жилища
Пробирайтесь за каждый порог.
Пусть людишки вареною пищей
Платят мне ежедневно оброк!
И, не медля, июльскою ночкой
Чертенята, от страха востры,
Поскакали хвостатой цепочкой,
Где горели пастушьи костры.
Не дадут мне соврать старожилы,
Там, в долине, за крайней грядой,
Жил, смеясь над рогатым страшилой,
Габдулла, удалец молодой.
Он гостей у себя обнаружил,
Черномазых, в чем мать родила,
И хоть были хитры они дюже,
Но куда был хитрей Габдулла!
Уж вертелись они, верещали,
Взять хотели его на испуг,
И стращали, и так улещали,
Будто он им единственный друг.
Габдулла с независимым видом
Оглядел чертенят свысока:
— Вы хвораете, что ли, рахитом?
И ответили черти:
— Ага!
— А хозяину вкусного надо?
На мое заявляет права?
Я его угощу, чертенята,
Но отведайте сами сперва!
Наварил он бараньего плова,
Отощавших позвал чертенят:
— Навались, горемыки, готово!
Уплетайте досыта, подряд!
Как накинулась алчная свора
Над жаровней ноздрями трясти…
— А теперь выметайтесь на гору
Службу вашему скряге нести!
Отвечают рогатые:
— Прямо!
Нам желательно тоже пожить!
Кормит пусть его чертова мама —
Мы тебе остаемся служить!
А когда нажрались до икоты,
Сил прибавила сытая ночь,
Габдулла повелел:
— За работу!
Добрым людям придется помочь!
Хватит попусту маяться дурью,
Подтяните ума на вершок
И такую придумайте бурю,
Чтобы черта стереть в порошок.
Поползла чернохвостая свора
На карачках вокруг очага,
Пошептала свои наговоры,
Поплевала и дуть начала.
И пошла, и пошла свистопляска
С перещелком, в двенадцать копыт —
Все пригорки задергала тряска,
Черный вихорь в ущелье летит.

— До моей добираются власти! —
Взъерепенился черт-великан,
Понатужился, выдул из пасти
Самый черный и злой ураган.
Он каменья метал без опаски,
Ковыряя земное нутро,
И смеялся, не зная, что в сказке
Победит непременно добро.
И столкнулись в ущелье два вихря,
Так, что хрустнули ребра горы,
Раскололись. А черт и чертиха
С маху рухнули в тартарары…

Все утихло. Рассеялись тучи.
Не шелохнется каменный щит,
А из рыжей обветренной кручи
Чертов Палец огромный торчит.
Хоть и грозен чудовищный коготь,
Но ребят не пугает во мгле:
Их теперь не положено трогать
Никому на прекрасной земле.
Земляника рассыплет багрянец,
Ветерок заиграет свежо,
И бахвалится каменный Палец:
Дескать — во! — как у нас хорошо!
А куда ж чертенята пропали,
Озорная, чумазая рать?
С чертом славную шутку сыграли,
Так за что же их было карать?
Край чудесный от страхов очищен,
Но народ почему-то твердит,
Будто в каждом из здешних мальчишек
С той поры по чертенку сидит.

Пас в горах отары хана
День и ночь бедняк Аман.
Мыли дождики Амана,
Грели ветер да буран.
Нет у парня ни землицы,
Ни баранов, ни добра,
Все хозяйство — песня-птица
Да двухструнная домбра.
А в груди любовь таится
К той, что краше алых роз, —
К дочке хана яснолицей,
Чернокосой Ботагоз.
И хотя со дня рожденья
В жены продана она,
Но за удаль и за пенье
Тоже любит чабана.
Выйдет с девушками в горы
По клубнику с туеском —
В тихой песенке укоры
Шлет любимому тайком:
«Кто бы почести и славу
Моему отцу принес,
Чтобы он ему по праву
Отдал в жены Ботагоз?..»
А в ответ струна рокочет
Под Амановой рукой:
«Ты как месяц среди ночи,
Ты как зорька над рекой!
За твою за красоту я
Дал бы гору золотую,
С неба звезды, если б мог,
У твоих рассыпал ног!
Я добыл бы честь и славу,
Но суровый твой отец
Не на битву — на джайляу
Шлет меня пасти овец!»

Дни за днями уплывают,
По ночам не спит Аман:
Лук тугой изготовляет,
Стрелы в перья оправляет,
Ладит кожаный колчан.
Острый меч на камне точит,
Шьет ичиги и чапан —
Стать батыром смелым хочет
Обездоленный чабан.
Ботагоз, как чайка, плачет,
Долю девичью кляня, —
Свадьбы час уже назначен,
Собирается родня.
Вдруг как вихорь на дороге
Слух летит, чумы грозней:
На холмах в Черноотроге
Объявился лютый змей.
Жундыжлан — колдун лукавый,
Одноглазый людоед.
За хвостом его кровавый
По земле дымится след.
Ночью к юртам подлетает,
Жжет огнем, когтями рвет,
У кого дитя хватает,
У кого жену берет.
И коварно утром ранним
Он к себе в Черноотрог
Перед свадебным гуляньем
Дочку хана уволок.
Там, в скале, за синим бором,
Дым клубится из дыры,
Звери дикие дозором
Бродят около горы,
Впустят гостя к Жундыжлану —
Не заденут, проходи,
Путь свободный, без обмана,
Да обратно нет пути.
Заскребешь когтями камни,
Прирастет на теле шерсть,
И защелкаешь зубами,
И забудешь, кто ты есть…