Наталья Галкина - Горожанка

Мне были очи — нет, я видел выси.
Ты золота, как древняя трава.
Я был один, за мной ходили рыси,
Я трогал листья, говорил слова.

И солнце мне позолотило пальцы,
Как будто я в руках его носил...
Не плохо мне, не хмурься, не печалься,
Я просто горький стебель надкусил.

Я покажу тебе гнездо синицы
Там, за кустами, влево от пруда.
Что ты смеешься? Подыми ресницы.
Меня зовут Адам. Поди сюда.

Ты босиком, ты не ходи в осоку,
Порежешься, расплачешься навзрыд.
Ты слышишь, Ева, грохот гор высоких,
Обвалов стон? Ты видишь — лес горит?

Смотри — из-за ствола смеется старый.
Он бог, его не бойся, он чудак.
Нас, человеков, двое. Птицы в пары
Построились — наверно, нужно так.

Какой ты странный. Я не знаю — кто я,
Откуда и зачем — не поняла.
Я сяду рядом. Я устала стоя.
Меня сейчас ужалила пчела.

Твои глаза, как этот шмель, мохнаты
Ресницами и желто-кари в мед,
В зелено-черных точках. Я не злато,
А просто цвет волос не твой, не тот.

Осоку обойти, не полениться —
Так просто! Очень хочется к реке.
Тебе не жарко? Ты успел умыться!
Еще остались капли на щеке.

Вон тот, с хвостом, красивый, важный, чинный,
Он подмигнул мне. Говори еще.
Ты очень странный. Не пойму причины.
Мне бабочка садится на плечо.

Как хорошо! Вот камешек трехгранный.
Лес догорел, и дым растает сам.
Я бога не боюсь. Ты очень странный,
Но ты со мной, — и мне легко, Адам.

Сегодня пыль летела ночью в горы,
Светлее пепла, голубая пыль.
Я вышел. Звери убежали в норы.
На сотни верст — темно, ветра, ковыль.

Летали атомы, мешали птицам,
Комета разбивалась о Луну.
Те спали рядом. Страшно было влиться
В мой мир кромешный их смешному сну.

Но спали — словно тут я не работал,
Не сталкивал небесные тела!
Его губа была влажна от пота,
Зубов полоска мокрая бела.

Над грудями ее листва качалась,
Был черно-ал от ягод детский рот,
Как будто бы со мною поквиталась
Природа — и пошла наоборот!

Я разделял — они согласны были,
Взрывал, ломал — и слило их в одно!
Над головой моей взметнулось пыли —
Космической, пустой — веретено.

Единственный — мне чуждо это слово, —
Увенчан им один я на земле!
Да будет смерть ей, и да будет снова
Единственная — я решил во мгле.

Я так решил. Я должен был поправить
Дела природы гнусные. Ковыль
Качался тихо. Падала, как замять,
Светлее пепла, голубая пыль.

Какая ночь! И нашими руками
Наведены те Млечные мосты.
Здесь все мое — метеоритный камень
И дьявольски невинные цветы.

Прекрасны звери, что едят друг друга.
Прекрасны тайны выцветших морей,
Прекрасен труд до пашни и до плуга
И дикий облик всей земли моей!

А человек — ошибочным набором
Молекул, клеток, нервов и плоти, —
Лежит в траве таким прекрасным сором,
Что трудно мимо, не взглянув, пройти.

И что ему мой гениальный, грубый,
Волшебный труд? Ведь мозг его так мал!
Два лепестка во лбу, подруги губы,
И вот — уже уснул, уже устал.

Единственная?! Мириады, сонмы!
Такого слова в этом мире нет!
Одну с другой ты перепутал, сонный,
Бессмысленный, мной созданный, скелет!

Единство — с этой пылью, с этим прахом?
Сто сорок раз сменяется трава,
Погибнет птаха — и родится птаха,
Росток взойдет — и канет в грязь листва...

Все заменимо в этой вечной смене,
Все допустимо в сказочной игре,
В космической пыли и в моря пене
Ты жалок, смертный, как зверек в норе!

В тебя вонзится ночь, вольется вечер,
Влетит комета и вобьется град,
И я в последний раз сегодня встречу
В тени деревьев твой бесстрашный взгляд!

И я в последний раз пойду послушать
Твой беспечальный, твой беспечный смех...
Мой труд, мой мир я вам не дам нарушить
И вас, двоих, я распылю во — всех!

Блеск потеряют ордена,
Развеются слова,
Дряхлеет бог и сатана,
Я, женщина, жива.

Ты упадешь — я устою,
И дни мои просты,
Раз я во пламени пою,
И с гибелью на «ты».

И что мне слава на века,
Венок вокруг чела!
Все начинались с молока
И с моего тепла.

Я умирала столько раз,
Людей рожая тьму.
Я не тебя приму в тот час,
А, может, смерть приму.

На шее замыкая рук
Кольцо и волшебство,
Я замыкаю жизни круг
И не боюсь его.

У двенадцати часов
Закрывается засов.

И вдоль каждого бревна
Ходит в доме тишина,

И вдоль каждой быстрины
Ходят черные сомы,

И во сне твоем опять
Я хожу, мешаю спать.

И опять — в котором сне —
Обращаешься ко мне:

— Что ты ходишь босиком?
Я с тобою не знаком.

У меня свои дела,
Ты зачем ко мне пришла?

И в ответ — в который раз:
— Гость, вставай, десятый час!

У меня болит ангина,
Что-то легким тяжело.
Я хочу тебя и сына,
Кочергу и помело.

Чтобы дом на курьих ножках,
Чтобы в пол плясать ногой,
Чтобы — женщиной немножко,
Бабой в меру и Ягой.

Чтобы в миг необходимый
Прояснить пристрастный взгляд,
Улететь на небо с дымом,
Освежиться — и назад!

Начинается кошка с хвоста,
Чтобы что-то держать трубой.
Начинается ночь неспроста,
Чтобы звезды жечь над тобой.

Начинается песня с конца,
Как с дороги сбившийся конь.
Начинается сон с лица,
Улыбнувшегося в ладонь.

На подоконнике алоэ,
Полусветло, полутемно,
И всё былое, всё былое
Дождем колотится в стекло...

Бегу к тебе по пересудам,
Бегу навстречу холодам, —
Такой порыв, такое чудо,
Такая блажь не по годам!

Опять ушел, опять уехал,
В толпе мелькнула голова,
Но за тобой летят, как эхо,
Произнесенные слова.

Трамвай набит почти до крыши,
И маята, и суета.
Опять меня ты не расслышишь,
Опять я дождь сотру со рта.

Немые ливни в разговоре...
Уймись хоть раз за все года
И не отлынивай от горя,
Как от любимого труда!