Октавиан Август - Поздняя латинская поэзия

Черный яд для убийств лишь за плату готовят большую:
Тайне охраной цена. Неподкупных сообщников нету;
185 Но чтобы их подкупить заранее, надобно столько,
Сколько имеет богач, а бедняк никогда не имеет.
Дальше: несчастный бедняк и приблизиться ночью не может
К дому богатого. Сразу он будет принят за вора,
Будет ославлен бродягой ночным и побит, безоружный,
190 А как падет он без сил — то и меч ему всучат кровавый,
Чтобы считалось, что он на имущего поднял оружье
Перед его же дверьми. Или, может быть, лекаря в помощь
Он сумеет нанять? Осмелеет ли темною ночью
Тот, кто при свете боится? Трусливыми делает бедность;
195 Деньги же сил придают и храбрости всем прибавляют.
Бедность, наоборот, приносит опаску и робость
И на убогих всегда подстрекнуть старается сильных.

Может быть, мне возразят: «Он считается нашим оплотом,
Как на него нападать?» Но добрый защитник не будет
200 Сам нападать на достойных: он всем защита и слава,
Он угнетенных возвысит, убогих и бедных возлюбит,
Доблестью всею своей не затем стяжал он победу,
Чтоб убивать гражданин безнаказанно мог гражданина.
Юноша этот богат, отважен — а, значит, опасен, —
205 Ибо богатство всегда храбрецов обращало в тиранов:
Марий отсюда, и Сулла жестокий, и Цинна кровавый,
Цезарь отсюда, впервые сенат подчинивший господству.
А между тем Сципион, эта молния битв африканских,
Тот, кто, едва возмужав, покорил все народы иберов,
210 Тот, кто в битве сломил Ганнибалову мрачную ярость
И приневолил его, разорителя римских пределов,
Словно кубок с вином, смертоносную выпить отраву,
В Рим зловещую голову сам привезя как посланник, —
Он, удаленный в Минтурны, угас. В таком же изгнанье
215 Жил и благочестивый Камилл, и вовек бы не видел
Рима, если бы он не явился, изгнанник, на помощь
И не понес на галлов победное римское знамя. [1071]
Так, изгнанник, изгой, он триумф получил за победу.
В душах свободных своих навсегда, как закон, удержите:
220 Те, кто силен, обязаны жить в тревожной надежде,
Чтобы они в безопасности стать не стремились царями.
Отдых дашь ты рабу — он воли захочет. Не будет
Мира от богачей, если дать бедняка им в обиду.

Ежели речь о законах — ну, что ж, обсудим и этот:
225 «Храбрый муж да получит, чего желает и хочет».
Жаждет того же бедняк, богача желание чтит он,
Просит внесенный закон сохранить: ведь статуя эта
Ныне прощенье дает, а с отменой такого закона
Станет тенью пустой. Так пусть же бронза не блещет,
230 Мрамор не тянется ввысь, и наград небывалых не просит
Храбрый по добрым законам, которые сам отвергает.
Гнев не отменит закон, утвержденный во славу триумфа!
Тот подобен врагу, кто законной силой не связан:
Только тиран способен попрать гражданское право.
235 Если б иной гордец закон триумфатора презрел
Или почел за ничто, разве он бы не стал святотатцем,
Глупым спесивцем, ленивцем, врагом и противником общим?
О, как юноша наш потряс бы судилища криком,
Напоминая, как свят закон! зашумела бы площадь,
240 Он бы нахмурил чело и показывать стал бы народу
Свежие шрамы, секущие грудь, восклицая при этом:
«О, нелегко стерпеть оскорбление доблести Марсу!»
Как он кричал бы по храмам Юпитера, храмам Минервы:
«Пусть же теперь никто не торопится к строю и бою!»
245 Так бы он крикнул, и все, как один бы, в ответ зароптали.
И допустили бы вы, о знатные, слабую шею
Перерубить бедняку? не уймете оружье и трубы?
Снова затеете вы, как встарь, гражданские войны?
Что же молчишь ты, народ? Богатый над городом судит,
250 Право твое не ценя ни во что. Проскрипция снова
Хочет отнять у народа и жизнь его, и свободу.
Что же я стона не слышу, ни плача, ни звона оружья?
Подвиг, прямо скажу, — погибнуть во имя свободы!
Так за Виргинию римский народ воспылал справедливым [1072]
255 Гневом, когда захватил вершину горы Авентинской
После того, как отец простер несравненную мертвой,
Грех совершая святой, чтоб не стал растлителем Клавдий,
И не вернулся тогда бы народ с захваченной кручи,
Если бы он не добился триумфа и вместе свободы.

260 Видели, граждане, мы бедняка гонимого облик:
Как он, руками припав, умолял о помощи молча.
«Близится враг, — мы сказали. — Да будет здесь храбрый воитель,
Чью беспомощный статую держит, чьи бедра руками
Он обвивает, простершись у ног, и плачет, несчастный,
265 За божество почитая воителя». Эти моленья
Жданный богач, появясь, обрывает нежданною смутой.
«Граждане, помощь подайте! — кричит беспомощный в страхе. —
Здесь гражданин самовластный, моей желающий смерти:
Я не обидел его ничем, кроме бедности честной.
270 Этой победной рукой тот клинок, который когда-то
Вражеским горлам грозил, ты снова с бранного поля
Хочешь в отчизну внести? Не пронзай материнской утробы,
Члены отца не терзай, что тебя владеть научили
Мощным копьем, приносящим тебе победные пальмы.
275 Сжалься, оружная длань, я молю, и шеи сограждан
Не поражай: от врагов не твой ли щит ограждал их?
Стыд и нечестье — мечом погасить сражение в поле
И перенесть избиенье на форум». И меньшим стенаньям
Мы доверяем на слух; а здесь своими глазами
280 Будто костер погребальный и труп мы живой увидали,
Как он трепещет и стонет, и в смерти корчатся члены.
Вопль, которым бедняк, упав, огласит эти стены,
Перед лицом толпы изливая мертвеющим телом
Кровь и кусая зубами песок, — этот вопль услыхавши,
285 «Стонет Лаокоонт, обвитый змеями!» — ты скажешь.
Храброму должно ли так бессильных, богатому — нищих
Граждан любить гражданину? Иль так защищают невинных?
Если б кумиры могли говорить, то и твой не смолчал бы —
Боль такие слова придала б его жалобным пеням:
290 «Юноша, молви, богатый, скажи, защитник отчизны,
Если бедняк виноват, то в чем твой кумир провинился,
Памятник славы твоей? Почему свидетельство чести
Так презирают, зачем оскверняются отчие стены?»
Так говорит твой кумир. Но и стонущей родины нашей
295 Выслушай скорбную речь: «Недаром себе на отраду
Я тебя родила, тебя на коленях держала,
И в колыбели тебя колебала, и грудью кормила,
И к состязанью тебя повела, когда стал ты подростком,
Дротик бросая; и отроком — храбрый, и юношей — первый,
300 Зрелым ты стал необорен. Но чтоб не ушел ты, лишенный
Благ Фортуны коварно, она тебе почести щедро
Шлет, богатство дарит, за войну присуждает триумфы.
Ты же вместо всего у несчастных родителей хочешь
Сына сразить и отнять, кому ни единого блага
305 Не отпустила Фортуна, судьбу неправедно меря?
Если ничто не смягчает тебя и дух твой кровавый
Вовсе лишен человеческой жалости, — львам подражай ты!
Дикость в них благородна: на тех, кто грозится оружьем,
Смело бросаться и издали рыкать кровавою пастью
310 Гнев величавый привык, а покорных щадить они рады,
И презирает добычу лежачую рыжая ярость.
Молния дуб поразит, но травы под ним не коснется;
Бык никогда Громовержцу с поникшею шеей, усталый,
Жертвой не станет: лишь те, у кого поднимаются круче
315 Мышцы большого загривка, которых лбом величавым
Пастбища вооружили для боя, падут под секирой.
Слабая жертва и здесь осквернит победителя, если
Будет заклан бедняк. Но да будут чтимы тобою
Эти венки, этот плющ, дуб, лавр и пальмы триумфа,
320 Святы да будут щиты, эти шлемы, панцири, пики,
Этот трофей. Так прими с алтарей наш ладан, могучий,
Словно Тиринфянин, словно Кадмид, словно с Кастором Поллукс: [1073]
Пятым к ним примкни (полубоги по смерти могучи!)
По добродетели, разуму, верности, благости, мощи,
325 Ты, кому суждено восседать и ступать, где вертится
Млечная ось, где круглится кольцо эфирного мира,
Там, где лунный шар на теплеющей катится оси,
Там, где Феб превыше светил устремляет квадригу, —
Так ты в небо взойдешь, так звездную участь заслужишь».