Данте Алигьери - Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

От страха дрожит и бледнеет звонарь,
Охотно б с рубашкой простился;
Вот слышит он, — только и жил пономарь, —
О ставень крючок зацепился!
На божию ниву легла тишина,
Прозрачным туманом оделась луна,
И бьет с колокольни — двенадцать!

В мир, что из хаоса Вечною Силой
Создан, — полет направляет кормило
Мысли орлиной, крылатой:
Мчуся, надежды глашатай,
Мчуся туда, где стихии молчат,
Грани вселенной на страже стоят.

Вижу миров вековое теченье;
Дальше несуся, в средину творенья;
Где ни раскину ветрило —
Жизнь, и движенье, и сила.
Мимо несметных промчался светил,
Око в пустое пространство вперил.

Мимо пространства в ничтоустремился,
Солнечный луч не быстрее носился:
Всюду нетленный и вечный
Вечности дух бесконечный
Миру прядет беспредельный покров;
Звезды в ночи — мириады миров!

Путник навстречу: «Что видел, что знаешь?»
— «То же, что ты. Ты о чем вопрошаешь?»
Мчуся на край мирозданья,
Где же конец упованья?
Мчуся туда, где стихии молчат,
Грани вселенной на страже стоят.

Тщетный порыв. Пред тобой бесконечность!
Тщетная мысль. Не откликнется вечность!
Кайся, орлиная сила,
Сдай провиденью кормило,
Дальше, крылатая мысль, не дерзай,
Духом смирися и якорь бросай!

Она стояла молчаливо
Среди толпы — и я молчал;
Лишь взор спросил я боязливо,
И понял я, что он сказал.
Я прихожу, приют ветвистый,
К пустынной тишине твоей:
Под зеленью твоей тенистой
Сокрой счастливых от людей!

Вдали, чуть слышный для вниманья,
День озабоченный шумит.
Сквозь смутный гул и восклицанья
Тяжелый молоток стучит.
Там человек так постоянно
С суровой борется судьбой —
И вдруг с небес к нему нежданно
Слетает счастие порой!

Пускай же люди не узнают,
Как нас любовь животворит:
Они блаженству помешают —
Досаден им блаженства вид.
Да, свет не позволяет счастья:
Как за добычею, за ним Беги,
лови и от участья
Людского строго сохрани!

Оно прокралось тихо, любит
Оно и ночь и тишину;
Нечистый взор его погубит,
Как смерть, ужасен он ему.
Обвейся, о ручей безмолвный,
Вокруг широкою рекой
И, грозно поднимая волны,
Наш охраняй приют святой!

Тишина легла на воды,
Без движенья море спит,
И с досадой корабельщик
На поверхность вод глядит:
Ветр не веет благодатный,
Тишина, как смерть, страшна,
На пространстве необъятном
Не поднимется волна.

Туманы редеют,
Безоблачно небо,
Опять пробуждает
Эол тишину.
Шумя, ветер веет,
Спешит корабельщик
Скорее, скорее;
Колеблются волны,
Ясней отдаленность,
Уж берег в виду.

Волна идет, волна шумит;
На берегу крутом
Рыбак задумчиво сидит;
Спокойно сердце в нем.
Глядит на воды с вышины —
Раздвинулась волна,
И выплывает из воды
Прекрасная жена.

Поет она, твердит она:
«Зачем моих друзей
Манишь к погибели со дна
Ты хитростью своей?
Ах, если б знал ты, как по дну
Привольно рыбкой плыть, —
Ты сам сошел бы в глубину,
Чтоб вечно счастлив быть.

Луна и солнце с высоты
Не моются ль в водах?
Не вдвое ли прекрасней ты
На трепетных волнах?
Тебя ли небо не манит
Лазурной глубиной?
Тебя ли не влечет твой вид
Ко влаге голубой?»

Волна бежит, волна шумит,
К ногам бегут струи;
В нем сердце сжалось и дрожит,
Как на привет любви.
Она твердит, она поет —
Удел его решен…
Она влечет — он к ней идет, —
И не вернулся он.

Юный счастливец! теперь для тебя в колыбели просторно;
Но возмужаешь — и мир станет уж тесен тебе.

Дорог мне друг; но и враг мне полезен: один подает мне
Добрый совет, а другой мне указует мой долг.

В море на всех парусах юноша бодро несется;
Скромно, в разбитой ладье, в гавань вступает старик.

Кто не видал красоты в минуту сердечной печали,
Тот никогда не видал красоты;
Кто на прелестном лице не встречал веселой улыбки, —
Радости тот никогда не видал.

Меж кустов мелькают космы: бой кипит в глуши лесной,
И далеко слышен топот, треск ветвей и страшный вой.
Взлезь со мной на эту пальму; но смотри, чтоб звук колчана
Злых бойцов не потревожил там, под тению банана.

Видишь тело европейца? — он от тигровых когтей
Пал, когда, томимый зноем, здесь прилег под сень ветвей:
Трав лечебных, знать, искал он, наших хижин гость смиренный, —
За него-то с леопардом тигр дерется раздраженный.

Он погиб, несчастный белый! не спасет его стрела!
Вся лощина, где лежит он, алой кровью натекла…
Крепок сон твой, юный странник! жизнь угасла молодая!
О, как горько будет плакать о тебе твоя родная!

Леопард неустрашимый нападает на врага;
Вот в зубах его кровавых трупа стиснута нога.
Но добычу неприятель левой лапой охраняет,
А другою он с размаха леопарда поражает.

Вот скачок! и тигр могучий на спине добычу мчит;
Леопард неутомимый бодро вслед за ним летит.
Вот опять они сцепились и в борьбе остервенелой
Обнялись, — и в их объятьях труп стоит окостенелый…

Но смотри: с вершины пальмы исполинская змея
Опускается над ними, яд в зубах своих тая;
Развернулась — и мгновенно охватила кровожадных:
И зверей, и человека давит в кольцах беспощадных.

Стоял когда-то замок — угрюмый великан,
Глядел он через поле на синий океан,
Кругом него тянулись сады цветной каймой,
В них били водометы алмазною струей.

Его владетель гордый был грозен и силен,
И бледный, и угрюмый, сидел на троне он;
Что взгляд его — то трепет, что дума — то боязнь,
Что слово — то оковы, что приговор — то казнь.

Раз к замку шли два скальда: один, во цвете лет,
Был статен и прекрасен; другой — и дряхл, и сед;
Он тихо ехал с арфой на вороном коне,
А юноша товарищ шел бодро в стороне.