Люциан Шенвальд - Плечом к плечу

Расстегнутый ранец влача по траве,
Он медленно шел средь бурьяна,
И сладко гудело в его голове
От слов неспокойных Богдана,

Шел медленно… Сыпало солнце в пески
Слюды разноцветной обломки,
По ветхим заборам ползли огоньки
И таяли в пыльной поземке.

Все уже квартал, все сильней полумрак,
И шопот, и глина сырая,
И эхо ладонями хлопало в такт,
Удары шагов повторяя.

Дорога сужалась, и плющ-нелюдим
У каменных вился подножий.
Андрей отшатнулся… Стоял перед ним
Костлявый и черный прохожий.

Все ближе его раздавались шаги —
То призрак из сказки далекой!
Он ловит детей и сосет их мозги
И душит рукою жестокой.

«Вот глупость! — подумал Андрей, — чтобы днем.
Разгуливал дух!.. Суеверье!
Приближусь — и призрак окажется пнем,—
И это проверю теперь я!»

Андрей ощутил неприятную дрожь…
Но право же — трусом смешно быть!
Ну да! Он на чорта совсем не похож!
Так это старьевщик, должно быть!

Высокий и тонкий, как черный комар,
Шагал он, и ноги сгибались.
На черном цилиндре, как белый пожар,
Высокие перья качались.

И плащ длиннополый сбегал по спине,
И зонтик плыл шелковым змеем.
Он встал у стены, протирая пенсне,
И тихо промолвил Андрею:

«Ты, мальчик, не бойся меня, не дрожи,
Твой ужас меня удивляет.
Звезда ли сосет твое сердце, скажи,
Забота ль к земле пригибает?

Скажи, что мрачит твоих глаз небеса,
Не сказка ли в том виновата?
Иди же, взгляни мне без страха в глаза,
Доверься всем сердцем, как брату».

«Ты страшен мне! Кто ты? Откуда пришел?
Ответил Андрей торопливо. —
Ты длинен и тонок, ты черен и зол,
И сладкие речи фальшивы.

В лице ни кровинки, в глазах ни огня,
И губы твои — неживые…

И клюв твой куриный пугает меня,
И брови пугают кривые».

«Мой мальчик, мой мальчик, боишься ты вновь!
Но внешние чары непрочны,
Взгляни же поглубже — там шепчет любовь,
Как тайный подземный источник.

Дай руку, меня недоверьем не мучь,
Скорей позабудь опасенья,
Тебе подарю я к сокровищам ключ,
Послушай меня хоть мгновенье.

Есть зданья… Лазурью горит потолок,
Повсюду там встретишь хрусталь ты,
Их дно украшает янтарный песок, —
Пещеры из мха и базальта!

Там ярких зеркал неподвижная ртуть
И музыка сводов безгранных,
Там дышет бассейна прохладная грудь
Под вечным движеньем фонтана.

Вверху полукругом светлеет плафон,
Блестит, как родник, неизменно,
И мерно плывет меж стеблей и колонн
Сверкающих столиков пена.

Колонны, как лес, вырастают кругом,
И запах цветов опьяняет…
Ты понял? — сказал незнакомец. — Тот дом
«Большое кафе» называют.

В тот час, когда зной раскалит добела
Дома, тротуары и лица,
Покинув конторы, дворцы и дела,
Толпа в эти залы стремится.

И здесь, словно пальмы средь знойных пустынь,
Прохладные руки сплетая,
Прекрасные женщины — слепок богинь —
Сидят, наготою сверкая.

Как нежен на шее жемчужный горох!
Как ярко пылают рубины!
О розы из камня, вас вырастил бог
В скалистых и мрачных глубинах.

Кто ласточкой быстрой слетает в низину,
Толчком и волчком пробираясь?
О кто он, упругий, как сталь и резина,
Что мигом доставит сигары и вина,
Лишь с ветром одним состязаясь?

То пикколо [15] Пикколо — мальчик, прислуживающий в ресторанах. ! Маленький паж-быстроножка!
Наперсник красоток и франтов!
Немеркнущих звезд золотые застежки
Сияют сквозь прозелень кантов.

Андрей, ты для этого создан судьбою,
И, в этом мне можешь поверить,
Ты должен мундир с золотою каймою
Почистить, встряхнуть и примерить.

Да будет душа твоя счастьем согрета,
Поверь мне, я мудрый и старый,
Тебе — подаешь ли с поклоном газету,
Кладешь ли на столик сигары,
Несешь ли бутыль, чтоб наполнить стаканы
Тяжелой и сладкой струею,
Приносишь ли пестрые ты марципаны,
Где звезды морские блестят и лианы
Сплетаются с яркой травою, —
Монетка из розовых пальчиков панны
Сверкнет серебристой плотвою!

Гляди — пред тобой золотая дорога!
Дворец из банкнотов и злотых!
За мною! Ни шагу назад, ради бога —
Тут ждет нищета у родного порога,
Там ждут тебя хлеб и янтарные соты,
И сласти и вина без счета!»

Так ловко Андрея старик соблазняет
И дразнит воображенье.
Их только полоска земли разделяет
Покрытая светом и тенью.

Андрей зачарован, он — как изваянье.
Но нет, не ликеров потоки,
Не мрамор колонн, не алмазов сверканье
Румянцем зажгли его щеки.

Ни светлый янтарь, ни базальт — не причина,
Что крови сильнее биенье,
На лбу у Андрея застыла морщина
И выступил пот от волненья.

Сказал он: «В цехАх, в рудниках и пучинах;
В подвалах и темных колодцах —
Для шайки гуляк — день и ночь, как скотина,
Народ изнывающий гнется.

В кафе, где танцуют нарядные франты
Под пьяные крики застолья,
Пиликают им до утра музыканты,
Кляня золотую неволю.

На чорта мне сдался твой сумрак пещерный,
Фонтаны и чаш позолота!
Но ты повтори мне — ужель это верно,
Что там получу я работу?

Что матери я бельевые корзинки
Таскать на спине не позволю,
Чтоб руки, что вечно в коростах и синьке
Могли отдохнуть от мозолей?

Хочу я работы! В раю, в преисподней…
Кафе или пекло — теперь все равно мне!
Но чур, не забудь, что сказал ты сегодня —
Мне деньги земные обещаны, помни!

Лишь в срок мне платите, а там как хотите!
И все до копейки! Заверить могу я —
Доволен останется важный кондитер.
Прощай! Послезавтра сюда же приду я.

Андрей по песку зашагал, словно пьяный,
И сердце забилось так часто и бойко,
Но вдруг громкий крик услыхал из тумана —
Прохожий кричал ему: «Парень, постой-ка!»

Смущенно Андрей повернулся обратно —
Старик догоняет, сверкая глазами,
На лбу выступают пурпурные пятна,
И дым изо рта вылетает клубами.

«Эй, ты! Не спеши-ка… Неравные счеты!
Ты требуешь денег? — сказал он со злобой.
Так помни, сопляк, есть условье одно тут,
И ты от него отвертеться не пробуй!

Тебе нет пятнадцати. Молокосос ты!
А ты сеешь бунт по всему околотку!
Так вот, не бушуй, не высовывай нос ты,
Да кляпом молчанья заткни свою глотку!