Антология - Советская поэзия. Том второй

Он был давно поставлен на подковы, —
За год, кажись, а может, и за два
До рождества,
Понятно, не Христова,
До твоего, понятно, рождества,
Поставлен был.
И при любой погоде
Хомут, понятно,
И, понятно, кнут.

Вот с той поры в крестьянском обиходе
Его набольше лошадью зовут.

Чуть свет: ходи!
И тут уж будь покойный, —
Пойдет,
Потянет,
Благо, не впервой.
И по прямой пойдет,
И по окольной,
Лишь был бы тот, кто правит,
С головой.

И ничего, что где-то чуть споткнется
И малость сдаст.
Бывает. Ничего.
И все равно
Красавцы-иноходцы
Не перепляшут иноходь его.
Постромки рвут,
А тяги… тяги нету,
Копытом бьют!
Да где уж, где уж им!
За ними что? — пустые километры
И степь врастяжку.
А за ним, за ним,
За тягловым,
Не просто так, врастяжку, —
Навалом степь,
Не сгорбится пока,
В снопах, в мешках,
А сверх того фуражка,
А под фуражкой —
Думы мужика.

За ним — возы!
За ним — крутые дали!
Возы… Возы…

Не счесть его возов.
И никаких — представь себе — медалей,
И никаких — представь себе — призов,
Возы… Возы…
Как избы на телегах.
Возы до слез,
До жалобы в осях…
А все, что не доверстывал до снега,
Наверстывал по снегу,
На санях.
Возы… Возы…
Вези уж, коль ты лошадь!
Всю жизнь — вези!
А жизнь его — гора.

Когда там все фундаменты заложат!
Когда там заведутся трактора!

Возы… Возы…
Со стоном подполозным.
Возы в жару
И в слякоть-непролазь…

Оно, конечно, слава паровозам!
Но разве с них дорога началась?
У них — железных —
Сила заводская
И ход — куда там! — оторопь берет!

Но говорят,
Что книга есть такая,
Неписаная книга есть.
Так вот
В ней сказано,
Быть может, что и спорно,
Но сказано
В допрежние века:
Земля — от неба,
Дерево — от корня.
И далее:
Река — от родника.
И далее:
Дорога — от копыта,
От полоза…
А полоз — то да се —
Извелся весь от страшной волокиты
И взял да закруглился в колесо.
И тут пошло.
Пошло!
На том же вздохе,
На той же тяге,
Втянутой в хомут.

Когда там развиднеются эпохи
И книгу ту до атома прочтут!

И что ж… Прочли.
Дознались.
Домечтали, —
Свели с огнем железную руду.
И вот она грохочет —
Сталь по стали —
Индустрия на собственном ходу:
— Иду-у!.. Иду-у!.. —
Раскатисто и ходко
По магистральным шпарит колеям.

Эх, кабы вся Россия посередке,
А то ведь вон какая по краям!

Она и там — у моря-океана,
Она и тут,
Где пашут, сеют, жнут,
Где гнезд пока не вьют аэропланы
И корабли к плетням не пристают.
А жизнь идет.
Не так, чтоб шибко очень,
Пешком набольше,
Редко, чтоб в седле.

Здесь хлеб растят
И знают, между прочим,
Не вся земля, что сверху — на земле,
А под землей,
Под этой вот равнинной
И под нагорной той,
Под верховой…

Рабочий класс, он — ствольный класс,
Вершинный,
А раз вершинный, — значит, корневой,
Глубинный класс!

А корень где?
Откуда
Его могучесть,
Кряжистость его?
А все оттуда, друг мой,
Все оттуда,
Все от Микулы — пахаря того.
Все от него, земного,
Не от бога, —
Сгибайся в три погибели,
Паши!
Костьми ложись, а звонкую дорогу
Достань из-под земли и положи,
Раскинь ее,
По звенышку стыкая,
И подыми
До самых облаков
О ста громах…

Так вот она какая,
Та борозда, что испокон веков
Шла по земле
За пахарем-кормильцем
И за рудничным пахарем —
туда,
Где глубоко-глубоко коренится
Под родниковым холодом руда.
Туда!
Туда! —
По ствольному отвесу,
Сырой земле и камню вперерез…

А кто сказал,
Что здесь у нас к железу,
По деревням, сторонний интерес?

Уж это зря.
Тут с лаской да с поклоном
Топор берут:
Востер ли он, топор?

А кузня, кузня — звоны-перезвоны —
Не просто кузня,
И монетный двор.
Как без нее?
Тут в каждой деревеньке,
Соломой крытой, —
Крыши подождут —
Любой железке счет ведут,
Как деньгам,
И чуть ли не по батюшке зовут
Вершковый гвоздь.
Пускай он трижды гнутый,
Не бросят, нет.
Сгодится и такой.
Спрямят его и в должную минуту,
Как новенький, нацелят под рукой
Да так вобьют,
Чтоб намертво сидел он
И связь держал в соломенном краю!

А трактор взять?
По тягловому делу
Он все равно что сродственник коню.
Идет-гудет,
Обходит всю сторонку
Без хомута, а держится возле.
Весь городской,
Железный весь,
А вот как
По-деревенски ладится к земле!
Берет ее
В пятнадцать лошадиных
Железных сил,
Напористо берет:
Прости-прощай, разлад подесятинный,
Да будет погектарный разворот!
Да будет впредь
Земля с землей родниться!
Да будет серп и молот на века,
Как верный знак того,
Что будет длиться
Сквозь все века
Заглавная река —
Река труда!

Всему, что есть на свете,
Она и рост,
И ход она дает.
Растит хлеба,
Раскидывает сети
И руды из-под спуда достает.

Идет-гудет над радугой-рекою
Поверх морей,
Дождей поверх и гроз!

А будет, будет,
Будет и такое, —
Она, поверь, без крыльев, без колес
Ударит оземь тягловым пожаром
И на такие вымахнет верхи,
Каких сам бог не видывал, пожалуй,
И дьявол сам посредством кочерги
Не ворошил.
Но там, но там,
Чуть сбоку
Звезды полей, у звездного ковша,
Она земле помолится —
Не богу,
Земная, вознесенная душа.
Да, да, земле!
Той самой, с облаками,
Родимой той
И незабвенной той,
Где родники роднятся с рудниками,
А кровь-руда
С родничною рудой.

Добрый снег без всякой злости
Все идет в конце недели,
Словно бы постель для гостя
В тишине хозяйка стелет.

Непривычно мне и просто,
Как давно уж не бывало.
Светлый снег шуршит, как простынь
От несильного крахмала.

Ели все стоят прилежно
На полянке возле края,
Детский снег для бабы снежной
Осторожно собирая.

Сев на сани и салазки,
Сунув руки в рукавицы,
Зимний снег, как в русской сказке,
Мягким светом серебрится.

Далеко, потом поближе
Поездной гудок недлинный.
Как во сне, отсюда вижу
Молдаванские долины.