Антология - Советская поэзия. Том второй

Те равнины и высоты
Вижу я в оконной раме,
Их укрыл любовно кто-то
Разноцветными коврами.

Там сейчас другие сроки,
Дышит степь медвяным паром.
По холмам ее далеким
Бродят сытые отары.

Здесь же, словно для ночлега
У хозяйки домовитой,
Снегом чистым, белым снегом
Все старательно укрыто.

Ну, нет! мне хватит суток черных!
Коли не хочешь — не цени.
Так долго я, как кот ученый,
Жила на золотой цепи.

Цепь эту порвала я смело,
Покорность прогнала с лица.
А позолота облетела,
Как с одуванчиков пыльца.

Разлуки нет,
Есть времени движенье,
Разорванное…
Но, судьбе переча,
Хочу я миг его соединенья
Именовать
Счастливым словом —
Встреча!

В сентябре желтеют травы,
Тяжелеют листья…
Осень!
В сентябре дожди и ветры,
Холоднее солнце…
Осень!
Почему ж бывает в сердце
Даже в летний полдень
Осень?!

Я не гадаю: любит — не любит,
Листки календарные, как лепестки…
Топор шариата безжалостно рубит
Свободного, нового чувства ростки.

Но мы отвергаем законы аллаха,
И дерево счастья растет на заре.
Себя мы сжигаем, не ведая страха,
На синем, в ночи засиявшем костре.

Мне муторно, мне так сегодня муторно,
А туча — как гранитная плита.
И я плитою этой заперта
И постепенно превращаюсь в мумию.

Тоску отсчитываю не по дням,
А по слезам. О, как их шорох вечен!
А может, встать, гранит плечом поднять
И выйти утру чистому навстречу?

День солнечный прогонит этот страх,
Луч утренний осушит эти слезы.
Я просто увидала на цветах
Совсем недавно выпавшие росы.

Ради славы и корысти
Столько вымерло огня…
И скрипач фламандской кисти
Взглядом выискал меня.

Тлеет красная ермолка
И обуглился смычок,
Вопросительно и долго
Смотрит этот старичок.

Но никто из нас не знает,
Отчего над миром дым, —
То ль огонь нас поедает,
То ли мы его едим.

На Неве косое лето,
В дымный дождь дворец одет.
Жизнь моя! — но нет ответа.
Смерть моя! — ответа нет.

В этом доме, где дух кофейный
И гитара висит в чехле,
Где под лампой альбом семейный
На отдельном лежит столе,

Я — не гостья и не хозяйка,
Не прислуга и не родня,
Не захожая попрошайка, —
Просто бабочка у огня.

После жизни той, предыдущей,
От которой сошла и тень,
Мне блаженной судьбой отпущен
Целый век, умещенный в день:

Прокути его на поляне
Средь кузнечиков и шмелей!
Но дрожу на синем сафьяне, —
Неужели здесь веселей?

Для того ль судьбой бестолковой
Пепел в бабочку превращен?
День июльский, век мотыльковый,
Боже мой, догорает он!

Светит лампа, сафьян лоснится.
Чьи хотела припомнить лица
Или думала, как-нибудь,
Белым крылышком хоть страницу
Я сумею перевернуть?

Пусть не на что мне опереться,
Но разве не чудно, скажи,
Смеяться от чистого сердца
И плакать от всей души?

Задумано все безупречно.
И тем эта жизнь хороша,
Что счастье, как сердце, не вечно
И горем бессмертна душа.

Высекавшего огонь
Иноходца обошел
Неказистый с виду конь,
Пену на скаку роняя.

Скрыт до времени порой
Камень дорогой в земле.
Парень — с виду не герой —
Был отчаянным в бою.

Знал в горах один жених
Сладкие, как мед, слова,
Только с горечью о них
Вспоминают пять невест.

Не снаружи, а в душе
Человеческая суть.
Девушкам настороже
Быть до свадьбы надлежит.

Если в землю у воды
Ветку тополя воткнуть,
Не боящимся беды
Станет деревом она.

Если сын в семье рожден,
Пусть не балуют его,
Чтобы стал мужчиной он,
Не боящимся беды.

Вот мы с тобой и развенчаны.
Время писать о любви…
Русая девочка, женщина,
Плакали те соловьи.

Пахнет водою на острове
Возле одной из церквей.
Там не признал этой росстани
Юный один соловей.

Слушаю в зарослях, порослях,
Не позабыв ничего,
Как удивительно в паузах
Воздух поет за него.

Как он ликует божественно
Там, где у розовых верб
Тень твоя, милая женщина,
Нежно идет на ущерб.

Истина ненаказуема.
Ты указала межу.
Я ни о чем не скажу ему,
Я ни о чем не скажу.

Видишь, за облак барашковый,
Тая, заплыл наконец
Твой васильковый, ромашковый
Неповторимый венец.

Нет сил никаких улыбаться,
Как раньше, с тобой говорить,
На доброе слово сдаваться,
Недоброе слово хулить.

Я все тебе отдал. И тело
И душу — до крайнего дня.
Послушай, куда же ты дела,
Куда же ты дела меня?

На узкие листья рябины,
Шумя, налетает закат,
И тучи на нас, как руины
Воздушного замка, летят.

После дней обаянья,
После белых ночей
С этой книгой свиданья
Все нежней и горчей.

Это очень похоже
На ближайший отлет.
Гул винта, как по коже,
По обложке идет.

Средь вокзального быта,
Вся — поющая, вся
На скамейке забыта,
Остающаяся.

Не средь шумного бала,
А под вопли грачей
Ты меня испугала
Страхом юных ночей.

Невозможностью слиться,
Невозможностью взять,
И отдать, и открыться,
То есть все рассказать.