Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Вдали звенят бубенчики коров,
Поет пастух, а здесь безлюдно, дико.
Густая зелень затянула ров,
И на валу алеет земляника.

Потрескавшийся камень темно-бур,
Изъела ржа чугунные засовы,
И, вылетев из черных амбразур,
По вечерам тревожно кычут совы.

Пусть крепость неприступною была,
Но время двинулось само на приступ,
И мост подгнил, и бастиона выступ
Мечтательная зелень оплела.

Где ядра тратил понапрасну враг,
Где воины не ведали измены,
Теперь полынь и огнецветный мак
Без боя взяли рухнувшие стены.

Ты скажешь: вот — вонзались башни ввысь,
Чернели рвы, — а что осталось ныне?
Не у камней бессмертию учись,
А у цветов и у стеблей полыни.

На дне глубоком океана,
Там, где безмолвствует вода,
Не зная штормов и тумана,
Лежат погибшие суда.

Забыв и вымпелы, и флаги,
Они лежат, погребены,
Как бы в стеклянном саркофаге,
Под синей толщей глубины.

Без парусов, в заплатах пестрых,
Там спят, от пристаней вдали,
С резными девами на рострах
Веков прошедших корабли.

И рядом с ними, но сохранней,
Лежат, как черная гора,
Трансатлантических компаний
Цельносварные стимера.

И мы б там встретили — впервые
В нелепой близости такой —
Линкоров башни броневые
И струги вольницы морской.

И в той безжалостной могиле,
На вечный мрак обречены,
Твои, Британия, сыны
Лежат. Живые их забыли.

Вкруг мертвых шелест вод холодных,
И дна уступчатый изгиб,
И плавники глубоководных
Флюоресцирующих рыб.

Спокойно мертвым. Сны не снятся,
И явь не манит — все равно
Судам их с якоря не сняться,
Их держит илистое дно.

Спокойно мертвым. Ни страданья,
Ни пенья птиц, ни желтых нив.
Но раз в году, гласит преданье,
Бывает праздник и для них.

Негоциант встает, зевая,
Считая прибыль и товар,
И, паклей руки отирая,
Встает, ругаясь, кочегар.

Владельцы каперов отважных
Встают — им надоело спать, —
И прочность крючьев абордажных
Интересует их опять.

И, герметические люки
Открыв, идут во тьму глубин
Матросы мертвых субмарин,
Во тьму протягивая руки.

Стуча пустыми позвонками,
Они бредут к лощине той,
Где меж двумя материками
Проложен кабель под водой.

Завидев кабель, в тишине
Они на дно плашмя ложатся,
И каждый черепом прижаться
К свинцовой хочет чешуе.

И им становятся понятны
Дела и помыслы живых —
Депеш секретных код невнятный
И цифры сводок биржевых.

И сколько бушелей пшеницы,
И что случилось в их стране,
И чьи войска у чьей границы,
И где готовятся к войне.

И крепнут пусть иные страны,
Но с каждым годом все ясней
В свой праздник слышат капитаны
Распад империи своей.

И все:
и шифр депеш невнятный,
И цифры сводок биржевых, —
Все мертвым в этот день понятно —
И мертвым стыдно за живых.

Среди окраинных кварталов
Немолчный раздается гул, —
Здесь город пряжками вокзалов
Дороги дальние стянул.

Здесь полночь лезет на огни,
Здесь семафор горит, алея,
Здесь на груди земли ремни
Путей легли, как портупея.

Здесь ветер развевает, груб,
И рвет для чьей-то пущей муки
На древках паровозных труб
Хоругви черные разлуки.

А мне не привыкать смотреть
Индустриальные пейзажи,
И легкие мои на треть
Забиты угольною сажей.

Но я люблю почти до слез,
Любовью пристальной и старой,
Огни, вращение колес
И рев разгневанного пара.

Заплакала и встала у порога,
А воин, сев на черного коня,
Промолвил тихо: «Далека дорога,
Но я вернусь. Не забывай меня».

Минуя поражения и беды,
Тропой войны судьба его вела,
И шла война, и в день большой победы
Его пронзила острая стрела.

Средь боевых друзей — их вождь недавний —
Он умирал, не веруя в беду, —
И кто-то выбил на могильном камне
Слова, произнесенные в бреду.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чертополохом поросла могила,
Забыты прежних воинов дела,
И девушка сперва о нем забыла,
Потом состарилась и умерла.

Но, в сером камне выбитые, строго
На склоне ослепительного дня
Горят слова: «Пусть далека дорога,
Но я вернусь. Не забывай меня».

Меня не надо спрашивать об этом —
Я расскажу когда-нибудь потом
О девушке, что медлила с ответом,
О времени печальном и простом.

А ныне лишь неправильным сонетом
Отвечу я на заданный вопрос:
Поверь, любовь мужских не стоит слез —
Есть посерьезней вещи в мире этом.

Есть в этом мире высшие тревоги,
Война и труд, и дальние дороги, —
Им посвящен неправильный сонет.

И пусть порою дым воспоминаний
О давних встречах, о разлуке ранней
Нам ест глаза, — но мы не плачем, нет!

Тебя снимал любитель неумелый,
И снег мешал. Но знаю: это ты.
Я различаю за метелью белой
Знакомые и милые черты.

Пускай к былому сожжены мосты —
Той девочки лукавой и несмелой
Мне не вернуть ценою жизни целой, —
Но на портрете неизменна ты.

Портрет не вечен. Четкости в нем нет уж,
Настанет год — и не поможет ретушь
Восстановить забытые черты.

Но если есть любовь на этом свете,
То я любил. И ты живешь в сонете,
Где я сказал, что неизменна ты.

Подворотен сырые своды
И травинки между камней,
Госпитальные пароходы —
Петроград моих детских дней.

Хитрой памятью упакован
Этот город в цветной туман,
В золотую фольгу былого,
В сказок розовый целлофан.

Но припомню дни голодовки,
Холод, сгустки декабрьской мглы —
Из рождественской упаковки
Выпирают его углы.

Выпирают событий ребра
Сквозь уюта тонкий жирок...
Петроград, ты был очень добрым,
Но счастливым ты быть не мог.

Быть может, мы не умираем вовсе
И выдумана смерть гробовщиками,
А мы, простые люди, верим им.
Быть может, смерть — болезнь такая просто.
Ну, ляжешь, полежишь — и отлежишься,
А встанешь — все по-старому пойдет.