Дмитрий Быков - Если нет

Отходит с криком электричка,
уносит музыку свою:
Сегодня пятница, отлично,
два дня покоя, как в раю,
Толпа проходит молчаливо,
стук замирает вдалеке,
Темнеет, можно выпить пива
в пристанционном кабаке,
Размякнуть, сбросить груз недели,
в тепло туманное войти —
Всё на границе, на пределе,
в полуживотном забытьи;

И дождь идет такой смиренный,
и мир так тускло озарен —
Каким манком, какой сиреной
меня заманивает он?
Все неприютно, некрасиво,
не прибрано, несправедливо,
ни холодно, ни горячо,
Погода дрянь, дрянное пиво,
а счастье подлинное, чо.

Все отвлекает от главного: то расстрел,
То переезд в Европу, а то назад…
И не успел задуматься. Не успел
Что-нибудь сделать, о чем не стыдно сказать.

Все отвлекало от важного: то погром,
То исторический, страшно сказать, разлом:
Время, которое мог провести с добром,
В тысячный раз ушло на борьбу со злом.

Все отвлекало от нужного: то запрет
Дурней на прессу, пьесу, киномузей,
То неотступный, слопавший столько лет
Мелочный страх, которого нет мерзей.
Они возбуждают дело за каждый чих,
Они залезают в уборную и в альков.
За кровожадность отстреливают зайчих,
За гуманизм подкармливают волков.

То они брешут, кивая на большинство,
Судят кастальский ключ и прямую речь —
Страшно и стыдно вспомнить,
сколько всего
Могут они придумать, чтоб нас отвлечь.

В результате никем не выдуман
новый стиль,
Как следует не исследован ход планет,
Хромает рифма, стыдясь украшать бардак
(Страшно сказать, иногда ее просто нет);

Живопись вовсе в ауте. Краткий срок,
Отпущенный на созерцанье Божьих чудес,
Потрачен на изученье чужих сапог,
Которые тоже, видимо, создал Бог.
Тебе говорят: отвлекись! Ведь вот же цветы!
И правда, все это делается в цветах,
Среди цветов, под сенью цветущих лип:
Под ними едят детей, и как бы контраст.

Ужасно вы всё загадили, вашу мать.
Вы тоже загадили – искренне, может быть,
И, глядя на мир, я вновь не успел понять,
За что в нем держаться, за что его
полюбить.

Поэтому так прекрасна в России смерть,
Которая отменяет всю эту жесть.
Брюсов придумал к ней рифму
«умилосердь»,
И страшно сказать, в ней что-то такое есть.

Родина, я горой за тебя стою,
Даром что персонально, а не в строю:
Пусть ты бессмысленной
делаешь жизнь мою —
Зато нестрашною
делаешь смерть мою.

Двадцать лет, и тридцать лет,
пока тащу я жизни бремя, бл,
Тонко мыслящий поэт,
хотя и выгляжу как куль, —
Каждый день, точнее, ночь,
вперялся я в программу «Время», бл,
А в конце программы той —
прогноз под вечный «Ливерпуль».
Искандер писал давно,
в глухие брежневские годы, бл,
Что никак не мог понять,
попав в столичный институт,

Почему у нас в Москве волнует всех
прогноз погоды, бл, —
Что ты можешь сделать тут? Вдобавок там
ужасно врут.

Погода, погода, погода —
Отрада нашего народа:
Природа,
А он ни в чем не виноват.

Был и русский перевод,
утеха местных попугаев,
Искажавших чуждый текст
без тени ложного стыда:
Помню тот застойный год,
когда грозился Магомаев:
«Я прощу, а вот река
простить не сможет никогда!»

Ах, природе все равно:
ни бе, ни ме, ни кукареку.
Изменить сезонный фон
слабо и прозе, и стиху.
Не откликнется река,
хоть плюй, хоть какай в эту реку,
И погода будет та, какую скажут наверху.

Погода, погода, погода!
Какая может быть свобода?
У года
Одни и те же времена.

«Время» ринулось назад,
на время зрителя покинув,
Стал пестрее звукоряд
за счет парламента и пуль,
Титры сделались бедней —
из них исчезли Минск и Киев,
Ашхабад и Кишинев, но не сменился
«Ливерпуль».
Календарь привычен всем,
хотя в семье не без урода, бл,
Все сидят, глядят в экран, зато никто
не одинок.
Власть, и пасть, и вся матчасть —
все это данность, как погода, бл,
За нее голосовать способен только идиот.
Погода, погода, погода,
Всегда без выхода и входа:
Колода
Любой дороги поперек.

Я гляжу на это все с подобьем
хмурого азарта:
Будь хоть вторник, хоть четверг,
а правит все-таки среда.
Не затем ее смотрел, чтоб точно знать
прогноз на завтра,
А затем, чтоб точно знать,
что завтра будет как всегда.
Что брюзжать, кого когтить,
что проку сыпать соль на рану?
За бортом моей норы
свистит беззвездное ничто.
Жизнь моя прошла как титр
по черно-белому экрану,
Но под музыку зато, какую музыку зато!

Погода, погода, погода,
Я понял все без перевода:
Подхода
К снаряду больше не дадут.

В апреле, пасмурным теплым днем
Пью кофе. Рядом ломают дом.
В нем год как пусто. Во мне – как в нем.
Я начинаю новую жизнь.

Она наступает исподтишка.
Еще не решился – она уже.
Старую бросишь в виде мешка.
Она начинает новую жизнь.

Распалась на атомы и слова,
Что безмятежно на свалке спят.
Могу поверить – она нова.
Любому целому нов распад.
Моя же новая жизнь полна
Былых привычек, былых обид,
Как в Ялте сором полна волна,
Как лишней памятью мозг набит.

Я начинаю новую жизнь,
Полную матриц и мертвецов,
Прокариотов и праотцов,
Компатриотов и беглецов.

Я начинаю новую жизнь,
Я приношу туда злость и месть,
Страх остаться, попытку слезть,
Все, что будет, и все, что есть.

Я начинаю новую жизнь.
Я волоку в нее тяжкий груз.
Я под прицелами стольких глаз,
Что не меняю ни фраз, ни уз:
Только линяю, как старый волк,
Возненавидевший свой окрас,
И не знаю, какой мне толк
Делать это в десятый раз.
Я упираюсь в старую жесть,
Я выживаю, но не сдаюсь,
Я отрясаю старую шерсть
И начинаю новую смерть.

Но открываю глаза с трудом —
И понимаю: ломают дом.

Кто-то подходит: видимо, Бог.
– Как тебе кофе?
– Кофе неплох.
Плачу по счету, делаю вдох
И начинаю новую жизнь.

Выросший Цельсий. Тихий буфет.
Серый, апрельский, пасмурный свет
Может, я смог бы ее начать,
Сказав вслух, что ее нет.

Не надо думать, что в аду
Случится что-то вроде мести:
Мы будем там в одном ряду,
Все вместе.

Палач, игравший тут бичом,
С казненным в шахматы играет:
У жертвы общий с палачом
Бэкграунд.