Вячеслав Лебедев - Избранные стихотворения и поэмы разных лет

Ты отступаешь в тень своей судьбы,
Ты умолкаешь, бедный брат мой Авель.
Слабеет день и гаснет без борьбы.
И дождь идет, по трубам шепелявя.

Ты остаешься в комнате, без сна.
Костер времен еще горит над крышей
И бледная столичная весна
Еще цветет, еще дрожит и дышит.

О, как легки часы любви твоей!
А в ветре был гортанный голос юга.
Он предлагал щемящий сок ветвей,
Лазурь небес, покой и руку друга.

Но жизнь тебе дана не для утех.
И тень весов скользит на небосводе,
Пока, синея, дым твой выше всех
Над утренними трубами восходит.

С полями — в дружбе, с городом — в родстве,
Ряды домов, асфальт и тощий ясень,
Где ветры тайно шепчутся в листве
О том, что мир — огромен и прекрасен,
О том, что страшно жить так много лет
В одном квартале и в одной квартире,
Где нет ни отблеска, ни отзвука в ответ
На вихрь и свет, давно идущий в мире.
С экватора иль с полюса — Бог весть,
Но легкий гул, как дым плывет над крышей
И говорит — Один ответ лишь есть:
Идти на зов, когда ты зов тот слышишь.

Где волосы твои, Самсон, Самсон!
Полночный ветер веет на могилы.
Ты упоен. Ты спишь и видишь сон:
Лязг ножниц и запястия Далилы.

За окном — полночных лип
Вещий шелест и тревога.
Половиц иссохших скрип
Замирает у порога.
Ночь угрюма и пуста,
Дорогая, тухнут свечи.
Тсс… — Закрой рукой уста…
Видишь каменные плечи?
Бледный свет дрожит у лба
И скользит всё выше, выше.
Это звездная судьба
Смотрит в окна через крыши.
Это ропот мертвых душ,
Это стран надзвездных холод,
Это — скука, тьма и глушь,
Это — жажда, это — голод.
Это — памятник тому,
Что в гробу лишь множит муку,
Что теперь идет сквозь тьму
И протягивает руку…

Открыв окно и сердце в ночь,
Все двери распахнувши настежь,
Я так хотел помочь —
Войти под кровлю от ненастья,
Из раковин, где голос бурь
Гудит таинственно над ухом
И шепчет мне — глаза зажмурь,
Живи лишь памятью и слухом…
Ты слышишь? — Сердце без конца
Стучит немую телеграмму
И видит бледный нимб лица,
Стеклом оттиснутый за раму,
За расставанье, за черту
Извне веденную годами.
«е память вспомнит — но не ту,
Что в снах беседовала с нами…
А теплый ветер на висках
Шуршит ночным хрустящим шелком
И скажет — шах, давая мат,
И ничего не вспомнит толком…

Ночью глухо гудела высь.
— Любовь моя, счастье, проснись, проснись!

Ты слышишь? Из окон, сквозь пол, со стен
Льется и крушится голос сирен.

Голос, как в ветре согнутая ветвь,
Голос, пронзительнее, чем смерть,

Без сожалений и без пощад,
Голос, из рая зовущий в ад.

— Любовь моя, счастье, бежим, бежим,
Через огонь и через дым,

Через всю муку двух тысяч лет,
Безмолвно глядящих за нами вслед.

Из этого мира, где тяжкий гром
Падает смертью в наш тихий дом.

Любовь моя, верь мне — смерти нет.
Это лишь только — мерцающий свет.

Медленным звуком колеблемый слух.
Смерть — это наш раздвоенный дух.

Бензином пахла мостовая
И за решеткой гаснул сад.
Весенний вечер, остывая,
Был весь от солнца полосат.

То свет, то мрак. Лучи и тени.
Их было жаль топтать ногой.
Они, как пестрые ступени,
Вели из мира в мир другой,

Такой зеркально-непохожий,
Сквозной и зыбкий, как весы,
Где ты, бродя, быть может, тоже
Украдкой смотришь на часы,

Такой же странно-человечий
В потоках света и тепла.
И ждешь сто лет той самой встречи,
Что здесь быть встречей не могла.

Многое в жизни видали мы,
И все-таки может присниться:
Море, солнце, пальмы
И нежное небо Ниццы.

На набережной гром карнавала.
Музыки скрежет и визги.
Плеск набежавшего вала,
Его изумрудные брызги.

Прожили мы в жизни много.
И все-таки жалко отчасти,
Что всё было сумрачно, строго
И вовсе не было счастья.

Что долг обернулся изменой
И вера изверилась вскоре.
И только прекрасной, нетленной
Осталась торжественность моря.

Ночь — всех призраков пора,
С грустью в сердце вспомнишь это.
Ходит в гости до утра
Призрак вечности к поэту.

Обезглавленный, босой,
Робеспьер или Людовик,
Он размахивал косой,
Уж заржавленной от крови.

И садился на кровать,
И дышал темно и глухо.
Ах, как трудно умирать! —
Наклонясь, шептал мне в ухо.

Ах, как трудно из тюрьмы,
Где решетки, цепи, звенья,
Выйти к свету, как из тьмы,
Не зажмурясь на мгновенье.

На мгновенье ослеплен,
На мгновенье полон страха —
Это сон или не сон:
Это люди, это плаха…

И потонет в ночь и мглу
След, оставленный любовью:
Капли крови на полу,
Капли слез на изголовьи…

На речке — зыбкий смерч волны,
Метут метелью белой хлопья.
Мы этой сутолкой больны
На сонной пристани в Европе.

Летя, шумит круговорот.
О, сколько крыльев, сосчитай-ка!
Дрожит, шумит, блестит, растет
Их белый круг — летают чайки.

Для сердобольных горожан,
Бросающих кусочки хлеба,
Сквозь желтый утренний туман
Их легкой бурей пахнет небо.

То поднимаясь в высоту,
То вниз скользя с воздушной горки,
Хватают чайки налету
Им в воздух брошенные корки.

Родных морей покинув даль,
Чтобы спастись от непогоды,
Они в реке найдут едва ль
Свой призрак счастья и свободы.

Но ветер грузно и темно
Им машет факелом огромным,
Как будто им, как всем бездомным,
Еще вернуться суждено…

Любовь моя, сестра труда
И счастья кроткая подруга!
Кто нас с тобой позвал сюда,
Как мы нашли с тобой друг друга?

Средь тысяч солнечных систем
Крутились вихри синей пыли.
И всё, что было перед тем,
Мы, улыбнувшись, позабыли.

Моя далекая звезда!
Еще не время! Голос птичий
В пути тревожит поезда
Ночным серебряным величьем.