Вячеслав Лебедев - Избранные стихотворения и поэмы разных лет

Воскресенье — весенний день,
Такой голубой и белый.
Ты синее платье надень
На белое свое тело.

Я подправлю крахмальную грудь
Под черный пиджак танцора.
И когда выйдем из дома — не забудь
Сказать, что вернемся не скоро.

Пусть не ждут с обедом, и пусть
Не греют для тебя молока на ужин.
Сегодня белая грусть,
Как птица, над городом кружит.

Мы выйдем теплом вздохнуть —
И снега, и дожди иссякли.
Сегодня весь город чуть-чуть.
Как на любительском спектакле.

Трамваи с поклоном выносят из-за кулис
Жестяные венки трагедий,
Спасательные круги для актрис
От сердобольных соседей…

Мы и на кладбище зайдем —
Посмотреть на мраморное горе лилий.
Ведь мы тоже с тобой вдвоем,
Как белые ангелы на могиле.

Ты — над жалкой гробницей детей,
Невыполненных рождений.
И я — крематориуме теней
Сожженных стихотворений.

Расставаясь с любовью нездешнею
В конторе аэролинии,
На полюс посылкою спешною
Отправляю глаза ваши синие.
Это все, что осталось, чем пробили,
Замерзая, часы расставания,
Ледяной экспедицией Нобиле
Отъезжая на мягком диване.
А вокруг —
Над платформами и баулами
Близорукий трепет зари
Звал по-пушкински Мариулою
Легкомысленную Мари.
До свиданья, мой друг!

…Сторожат голубыми павлинами
Океанские зыбкие ночи.
Ваши руки летят цеппелинами
Над заливами Санта-Кроче.
А в горах предрассветный дансинг
Курит трубку меж трав и листьев.
Засыпают без сна в дилижансе
Утомленные контрабандисты.
И возница махает сомбреро
Вслед плывущему цеппелину.
— Это новая ваша вера
Подставляет покорную спину…
А ковбои, швыряя лассо
И ругаясь, идут на пари,
Что в гондоле первого класса
Пролетела, как смерть, Мари…
С громом лопнул Полярный Круг.
Прощайте, мой друг!..

Подымая оранжевые паруса
Над клетками зоологического сада,
Закат отплывал в тропические леса
Под флейты змеиного яда.

И тигры, прощаясь, рыдали навзрыд,
Протягивая лапы сквозь решетки палуб…
Смотри — в пустынях экватор горит
От этих пламенных жалоб.

И звезды падают в зыбь морей,
Синий смерч сквозь леса кораллов,
Над последней улыбкой Мэй Муррей
Опуская ночное забрало,

Когда обезьяны играют в носы,
Как ветхие старички в городской богадельне,
А тщательный Аптекарь выносит Весы
Взвешивать грядущий понедельник.

И негр-победитель колет копьем
Рассыпающиеся яблоки мертвой леди,
Меж тем как в саду, в черный водоем,
Кряхтя, опускаются белые медведи…

Полосы и звезды над Белым Домом
Взвивают в небо шелковый свист.
Океанский ветер старым знакомым
Присаживается сыграть с президентом в вист.

Карты разлетаются по плитам террасы.
Чугунно хохочут железные короли.
Президент размышляет о чистоте расы
И топит в море эмигрантские корабли.

А ветер — уже над аэродромом
Воспевает священный консерватизм свобод.
И старый механик, благоухая ромом,
Сняв кепи, слушает и утирает пот.

Сам Линдберг, смеясь, заводит пропеллер.
У входа в седло садится ковбой.
«Прощайте, пишите!» — кричит Рокфеллер
И машет сухою и желтой рукой.

Но ветер все дальше, как с колокольни,
Раскрывая глазам горизонт дорог,
Путает бронзовые волосы Линкольна
Над черным чистильщиком сапог.

И затихает на пляже Пальм-Бича,
Где бокс и скука — скуловорот.
Где ночью в дансингах Беатриче
Танцует танго и виски пьет…

Дымились душные бури
В китайской фарфоровой вазе.
Вздувались в степях Маньчжурии
Желтые флаги Азии.

Дышала жарче Везувия
Северная Пальмира.
Взрывали железные зубья
Иссохшую пашню мира.
…Индийские слоны трубили.
Шипели малайские удавы.
Священные крокодилы в Ниле
Выползали в прибрежные травы.
Еще в дымящейся груде
Немецкие глаза у трупа
Зияли, как жерла орудий
Обстреливающего рай Круппа…
— Но сердце, сияв шлем и латы,
Сдавало последние окопы,
Алую кровь заката
Проливая в полях Европы.
И билось в прекрасной муке
Горячей, бессонной дрожью,
Подымая пронзенные руки
Над твоей искупительной ложью.

Бессонные плимутские верфи,
Последние доски отбросив,
Улыбались, как жена Пентефрия.
Новому крейсеру — Иосифу.
О жизни, о счастье, о мире
Пели озера в Женеве.
Ветер вздувал шире
Плащ на Орлеанской Деве.
Причаливали дирижабли
К небесной пристани в Киле.
Красноармейские сабли
Цвели на кремлевской могиле.
А меж тем в зеленой Чехии,
Ночью, в мансарде поэта
Мышь ворошила доспехи
На мощах высыхающего лета.
И в полях, закругленных, как блюдце,
Через метры, футы и сажни,
Ночь шла темней и важней революций,
Под гулким небом распевая протяжно…

Скрипач, улыбающийся и хилый,
Достает из футляра горе
У ворот заколоченной виллы —
Перед собачьей аудиторией.
День осенний мглист и неровен
Предчувствием близкой разлуки.
Из отцветших кустов Бетховен
Протягивает бледные руки.
На окнах черные ставни
Цепенеют веками Вия.
Умирая от боли давней,
Прощаются с жизнью живые.
И скрипя золотою клеткой,
Кутаясь в шаль из Севильи,
Ангел любви над беседкой
Опускает намокшие крылья…

Пиратский корабль обстреливал яхту,
Пока капитан пил коктейли в баре
И танцевал танго на качающемся полу,
Кочегар спустился в угольную шахту,
Где было так жарко, как в Сахаре,
Так, что сердце, сгорев, рассыпалось в золу.
Но оно было черное, и никто этого не заметил.
Пираты забрали стихи из каюты
И отплыли, подымая траурный флаг.
— Океанский день был просторен и светел.
Капитан записал: Десять градусов и 33 минуты.
И поставил крест в Малайском архипелаге. —

Еще был воздух дымно-сер.
Плыл край земли по алой ленте.
Аэроплан, как Робеспьер,
Гремел в предутреннем конвенте
Смятенных облаков и был
Так нежно розов от дрожанья
Раскрытых над землею крыл
Уже плывущего сиянья.
Я распахнул окно… Извне
В стеклянном воздухе рассвета
Такой простор открылся мне
Сквозь утреннюю свежесть лета.
И было слышно в сонный дом.
Как все влюбленней и невнятней
Воркует голубь под окном
На деревенской голубятне.