Перец Маркиш - Из Еврейской Поэзии XX Века

«То свет звезды на дне колодца,
Он возвещает в полдень тьму».
Я верил сердцу своему.

Свет лимонных зорь конца элула,
В небе нежность хрусталя.
В стылую бескрайность заглянула
Увлажненная земля.
Посвист ветра не угомонится
На взъерошенной стерне…
По другую сторону границы,
Друг мой, вспомни обо мне!

Гаснет день над заводью. Покой
Не прорвется всплеском плавника.
Замолчали птицы над рекой.
Как печален шорох тростника!

Чьих стенаний еле уловим
В стеблях отзвук? Эти берега! —
Не ступала, кажется, по ним
С первобытных дней ничья нога.

В волнах грусти зыблясь и дрожа,
О невозвратимой череде
Давних дней, о странствии стрижа
Шепчут стебли меркнущей воде.

Это не вязы, глядящиеся в глубину,
Это не кроны дрожащие отражены,
Но — контрабасы… Их струны качнули волну —
Трепетный звук нарастает среди тишины.
Это не ветка взметнулась над зыбью пруда,
Но — дирижерскую палочку ветер вознес,
По мановенью ее всколыхнулась вода.
Между столбами, поднявшимися на откос,
Птицы пристроились, заполонив провода, —
То партитура. Прислушайся, многоголос
Всплеск мелодический. В два серебристых ряда
Встал на пригорке орган белоствольных берез.
Ветер, подуй! Устремись на мгновенье туда,
Пусть вострубит их сверкающий строй!
Дрогни, орган! Вдохновенной игрой
Вторьте ему, контрабасы пруда!

Ты ли, царица, зовешь меня?..
Тень набегает на берег дня.
Точно усталый гребец — весло,
Луч тускнеющий уронив,
Солнце клонится тяжело
К траурной кромке нив.
О царица, звезды твои взошли,
В их мерцаньи грусть и укор.

Три гонца твоих в темноту земли
Устремили прощальный взор…

Пьяные сквозь базарный ряд
Пробираются, в грязных руках горят
Подсвечники медные. По цене
Сходной их сбудут и медяки
Отнесут в ближайшие кабаки
И утопят память твою в вине.
Звуки имени позабудет речь,
И порастут быльем
Пути в твой храм, но его сберечь
Я сумею в сердце моем.
Не вернуть твоих догоревших свеч.
В немоте забвенья пропасть
Суждено твоему, о царица, дню,
Но священный мир твой в душе храню,
Над которым бессильна власть
Будничного на все времена.
И по праву ветхих страниц,
Сладких плодов в твою честь, пшена
На пороге твоем — для птиц,
По праву нежной твоей руки,
Что касалась моих волос, —
Во мне твоя песня. Вторьте, смычки!
Органный аккорд берез,

Вознеси безмолвье моей мольбы
О завершившей дни:
«Душу Субботы, Твоей рабы,
Господи, помяни!»

Если сумрак на двери умолкшего дня
Опускает засов, от унынья лекарство
Предлагает сверчок. Он, ключами звеня,
Отпирает ворота запечного царства.

Ты в страну его, сняв башмаки, загляни.
Южный воздух ее отзовется былыми
Чудесами, и выплывут давние дни
В Иудее и Сирии, в Греции, в Риме.

Здесь вблизи огонька ханукальной свечи,
За волчком наблюдающий завороженно,
Твой отец. С бороды его льются лучи
На страницы раскрытого Иосипона.

Свет мой, свет! Кто назначил затменье твое,
Повелел этой роще: «Редей!»?
На покинутом поле тускнеет жнивье
В послепраздничный месяц дождей.

Для того ли, Владыка, пишу у огня,
Чтоб, не веря, письмо перечесть
И, зевнув, завершить: «Передай от меня
Моему поколению весть»?

Слышу, папоротники шуршаньем листов
Шепчут ветру: «Потомки лесных исполинов,
Тех, что высились, мощные кроны раскинув,
Гордость чащ первобытных, — мы ниже кустов!»

Хриплый ворон, пророча, кружи и кричи,
Чтобы вера в возмездье окрепла! —
Из закатов рассветы возносят лучи,
Восставая, как Феникс из пепла.

По этой трассе, что киркой
Я сам прокладывал, какой
Поток потянется? Колонна
Людская двинется ль по ней,
Подковы вспененных коней? —
Кто может знать определенно?

Гремящий борт грузовика?
Неторопливая клюка?
Сапог увесистый солдата?
И солнце утреннее свет
Прольет навстречу или вслед
Тому, кто здесь пройдет когда-то?

Сады откроются ему
Иль восходящие в дыму
Пожаров огненные дуги?
Присев на отдых, будет он
Цветами яблонь убелен
Иль сединой сибирской вьюги?

Никто не властен заглянуть —
Кому назначен этот путь?
Куда, откуда? Нет ответа.

Но ясно лишь: не мне, не мне —
К моей сияющей стране.
Я знаю это, знаю это.

Не поведали сны и урим,
Что сподоблюсь последнего шага,
Где в страданьи становится зрим
Скрытый свет, что промолвлю: «На благо

Эта боль…» И не гнев, клокоча,
И не скорбь переполнят мне душу,
Но услышу в ней скрежет ключа,
Говорящий — есть выход наружу.

Двери мира открыты. Вглядись,
Там светло зеленеющим купам,
И тропинка тенистая ввысь
Устремилась по горным уступам.

Продолженьем закатных лучей
Открывают рассветы объятья.
Там воскреснем, скорбящие братья,
Мы, как Феникс, из пепла ночей.

Бреду, покорный приговору,
Сквозь отчужденье и вражду.
Кому доверюсь? В ком опору,
Подобный Каину, найду?
У края молодости взору
Открыв уральскую гряду,
Судьба моя, в сибирской сини
Таишь ли новую беду?
Не упрекну тебя отныне.
Невзгоды? Боль? В сияньи льдов
Пошли мне! Я готов, готов…

Там, на севере мира, где лед бирюзов,
Ощетинились соснами ночи лесов,

Искры бездны блуждают по топям болот,
Довременным туманом спеленут восход.