Иосиф Гальперин - Краткая история присебячивания. Не только о Болгарии

Возвращаясь на Балканы, хочу сказать, что не мной замечено столкновение здесь двух основных принципов мировой политики последних десятилетий: принципа самоопределения наций и принципа нерушимости границ. На мой взгляд, здесь вывернутая наизнанку та же проблема качественного перехода.

Границы — они есть, это факт, а самоопределение — это возможность, валентность. «Право наций на самоопределение» — здесь каждое слово зыбко, не несет конечного содержания, что предоставляет свободу манипулирования. Кто дает право? Что такое нация, в какой момент она появляется? Самоопределение — вплоть до отделения от государства? Вот так и помогла большая Европа создать Косово из потомков албанских переселенцев, бежавших на сербские земли от коммунистического диктатора Энвера Ходжи по приглашению коммунистического диктатора Йосипа Броз Тито.

…Этими терминами еще Ильич орудовал. И пользуясь аппаратом позапрошлого века, можно вспомнить бабку Диалектиху, единство и борьбу противоположностей. Еще можно понять, что история, как и биология, не может опираться только на один принцип, шагать на одной ноге. Но это не значит, что в каждый конкретный момент, смотря на те или иные недостатки способов «присебячивания», мы не можем определять, какой из них именно сейчас позволяет развиваться. Хоть как-то. А какой ведет только назад.

Болгария, Греция, Италия, Испания, Португалия, Румыния — слабый фланг сильной Европы. Они все — выходцы из авторитарного, а то и тоталитарного общества, их население истово исповедует старые ортодоксальные религии — православие и католицизм. Добавьте к ним католическую Ирландию — и вы получите почти полный список стран, держащих в трепете финансы объединенной Европы. Наверное, такое единство — не случайно.

Вот один пример, пока даже не из ментальной плоскости, объясняющий их общие беды. Нельзя сказать, что болгарские или португальские, скажем, виноделы не умеют работать (не забыть музей вина в Мельнике!). Но их продукция приносит их странам меньше денег, чем может. Допустим, у владельцев винарен в долине Тежу меньше перфекционизма, чем у французов, но именно португальским вином знатоки и лакомки нас угощали в Париже. А в долине Тежу или у нас в долине Струмы выбор его неизмеримо многобразнее.

Однако общий рынок под себя построили сильные большие государства-основатели ЕС, их бренды диктуют конвейерное потребление. Тем же португальцам, например, брюссельские бюрократы предписывают готовить портвейн не из девяноста, как раньше, а только из шестидесяти сортов винограда, которые они милостиво включают в свои стандарты. Им, в далекой европейской столице, колдовской процесс купажа портвейна виднее, чем на горячем склоне виноградника!

Однажды справедливо возникнув, система стандартизации, как часть внешней, нерыночной, системы управления экономикой, не может перестать что-либо регулировать и не может не выходить за прежние скромные границы. Ее клерки не только стараются оправдать свою оплачиваемую нужность, но и создают рабочие места следующим поколениям. Увеличивая прослойку не производящих, а смотрящих, затрудняя прохождение сигналов рынка, искажая их адекватность, накапливая омертвение в сосудистой системе мировой экономики.

Получается, слабым странам и мелким производителям сложно пробиться к потребителю со своими продуктами. Их впустили в бестаможенное пространство, на самом-то деле, для расширения поля сбыта продукции межнациональных концернов. Но ведь именно уникальность продукта, а не его соответствие часто умозрительным стандартам привлекает ценителей. Однако уникальность «застолбили» за собой в Бордо, даже испанцам с итальянцами с ними в пиаре не сравниться. И в результате в супермаркетах — одни и те же бренды, а что-то настоящее, «от земли» — в дорогих бутиках. Этнографическая этикетка кокетливо переводит в разряд капризов моды простую вещь, отправляя ее производителя на обочину развития, обрекая на прозябание в резервации.

Ментальную же пропасть, образованную кардинально разной традицией, многие из «слабых европейцев» пытаются преодолеть, некоторые — в два прыжка. Например, Ирландия, которую взяли, пожалев, еще в Общий рынок в те времена, когда на острове уже не было никакой промышленности, бурно начала расти в постиндустриальную эпоху. Печатая программы для «Майкрософта», собирая «макинтоши», развиваясь за счет умело организованного — по горизонталям, а не по властным вертикалям — кооперативного агропрома (мне повезло быть гостем их минсельхоза две недели, вкуснее я никогда не жил!). Уровень жизни за первые пятнадцать лет вырос в разы, маленькое островное государство, чья экологически чистая, без всякого коровьего бешенства говядина (а также пиво и виски!) вышла на большой европейский рынок без таможенных ограничений, попала в топ-10 лучших по качеству жизни стран мира.

Тут же начали расти и зарплаты, и социальные выплаты, из страны перестали уезжать на заработки молодые, начали оставаться и рожать помногу детей, вызывая завистливый прилив чужеземцев. А база развития осталась почти той же, что и сорок лет назад. И вот теперь надо делать второй прыжок в современную интенсивную жизнь, затягивая пояса, чего выросшее при изобилии население уже не хочет делать…

Испания, например, вообще вела себя образцово, бюджет заполняла с избытком. Но, оказывается, и этого мало. Греческие долги убавили активности экономике всей Европы, немцы, которые раньше хотели, допустим, строить себе дома в теплой и дешевой Испании, стали экономить. А испанские строители — терять работу, государство — терять налоги и тратиться на пособия. Бюджет полетел.

Может быть, дело как раз в едином рынке и едином пространстве, объединяющем разные ментальности? Греки полстраны усадили на госслужбу, да еще выбили себе кучу выходных и премиальных, назанимав для этого денег под соблазнительно низкий (для членов Единой Европы) процент. Итальянцы, ведомые старым авантюристом Берлускони, раскрадывали с помощью мафии не меньшие суммы, а педантичные протестанты Германии, Норвегии и Швеции должны за это отдуваться…

Слабые приникают к сильным, но сами усиливаются не так быстро, как начинают ослаблять сильных. Это и внутри каждой страны видно, по эмигрантским трущобам, которые, впрочем, таковыми выглядят по контрасту с образом жизни коренных жителей. Не стоит верить троллям на зарплате, обещающим обязательный «закат Европы», вещающим, что «ЕС трещит по швам», и соглашаться на повсеместное торжество евроскептиков. Разнонаправленные процессы идут в разных странах, да и по разным причинам. Если в странах-основателях обеспокоены обузой с Востока и Юга, то в Восточной Европе работают кентаврические механизмы постсоциалистического общества, его реакционно-утопического мировоззрения. Поддерживается это и бывшей советской метрополией…