Иосиф Гальперин - Краткая история присебячивания. Не только о Болгарии

Территория внимания и заботы может ограничиваться забором усадьбы. А может — единой Европой, или, по нелюбимому Лениным лозунгу, — Соединенными Штатами Европы. Или Российской Федерацией. На самом-то деле пространство, как и время, не линейно, а матрешечно (думаю, даже — не только для восприятия людей). Количество входящих одно в другое пространств определяется не только личными качествами воспринимающего, но и качеством структуры, способным поддерживать единство, как количество матрешек зависит от мастерства кукольника.

Вот в Благоевградской области Болгарии, как и по всей стране, сейчас выборы. Во всех матрешках — от деревенского общины до всего государства. И практически на каждом уровне потребовался второй тур, то есть ни один кандидат не набрал половины голосов. Ну ладно в президенты многие захотели, партиям же надо отрабатывать свой хлеб. Так ведь и в кметы пойти, в деревенские и общинные головы нашлось много желающих. И вот в деревнях между турами, как рассказал мне Андрей из Илинденци, люди бурно обсуждают свои политические действия, создают коалиции из вышедших на следующий этап и проигравших кандидатов, которые могут призвать своих сторонников отдать голоса уцелевшим.

Допоздна не гаснет свет в штабах кандидатов, как будто картинка сошла с полосы газетного советского очерка, описывающего посевную. Политический класс общины Струмяни не спит, хотя в деревнях все привыкли ложиться рано. А избиратели твердят: этот кмет обещал провести канализацию на наш конец деревни, а не провел. Знай свое кметство! Скинем! И здесь сразу два отличия от советского/постсоветского очерка: во-первых, у нас сначала поинтересуются мнением вышестоящих (если близкая власть не слишком уж допекла), аво-вторых, не в каждой нашей деревне доподлинно понимают значение слова «канализация».

Свобода, народовластие вырастают из непосредственных ощущений, осознанных личных и групповых интересов, из опыта и прогнозов, из местных выборов — на афинской ли Агоре, на римском ли Форуме. Только тогда следующие за ними по объему структуры не теряют прочности, а разные уровни — связи между собой. Связь разрывается по линии «мое-не мое». Если областное начальство не думает о требованиях общины и своих депутатов (например, о строительстве скоростной дороги через чьи-то угодья), если не вступает с заинтересованными сторонами в дискуссию, грубо говоря — не имеет прямой и обратной связи, то значит — оно «не мое».

Если исходить из этой парадигмы, то понятие свободы в России — в противозачаточном состоянии. В письме к этому замечанию добавил свое Сергей Канчукер, старый КВН-овский соратник: «Согласен — сплошные контрацепционные лагеря…»

Власть во что бы то ни стало — без опоры на четкое, непротиворечивое, всеобщее право, на легитимность конкурентного выбора, на мораль, показывающую приоритеты этой власти и сохраняющую самокритичность, такая власть в современном мире — признак будущего распада. Не только своего, бог бы сней, но и государства, которое от нее не избавилось. Это признак экстенсивности, при всей бюрократической окостенелости голая вертикаль бессистемна, аморфна. Такая власть держится только на пороках или — на непродуктивных попытках что-либо сделать. Горизонтальных связей нет. Если сравнивать с автомобилем, то нет ни несущего кузова, ни даже устаревшей рамы. Мешок болтов…

Но ведь держится, не рассыпается! Потому что ее до поры до времени поддерживают, независимо от ее перспективности. Не вопрос, нужен ли обществу конформизм или нет. Конечно, нужен! Но в какой момент он становится опасен для выживания, хотя ради него и функционирует?

Как говорил Гена Розенберг, мой школьный друг, а теперь ученый-систематолог, есть всего три стратегии взаимодействия со средой. Первая: войти на уже существующую площадку и подчиняться ее правилам. Вторая: войти и попытаться правила изменить по собственному разумению И третья: огородить незанятое пространство, объявить его крайне перспективной площадкой, на которой действуют определенные (открывателем) правила. Таким рассуждением Геннадий Самуилович Розенберг, член-корреспондент Российской Академии наук, директор одного из ее институтов вот уже почти четверть века, объяснял, почему ученые так слабо и безуспешно сопротивляются попыткам бюрократов уничтожить РАН…

Я думаю, в данном случае и в данном виде конформизм ведет к гибели. Но тридцать лет назад, когда мы с Геной в Уфе писали первую книжку про экологию и назвали ее «Дом человека», доля конформизма была необходима для нашего успеха. Поэтому в нескольких главах мы упоминали постановления всяких пленумов и мудрые действия партийных чиновников. Хотя к тому времени я уже начинал принимать участие в «подрывной деятельности»: организовывал митинги, собирал актив людей, которые могли бы сказать правду об экологической катастрофе в Башкирии. Книга вышла и стала практически первым учебником по этой дисциплине в республике.

Думаю, она помогла повлиять на сотни тысяч людей, которые через пару лет, выйдя на митинги и демонстрации, добились не только закрытия многих вредных химических производств, но и отставки первого секретаря обкома КПСС. Экспертизы вредности некоторых производств, повлиявшие на решения госорганов, представил Институт экологии Волжского бассейна, в который тогда и пришел Геннадий Розенберг.

А я больше всего горжусь главой «О давлении природы и природе давления», где мы объясняли, что всякое внешнее наше наступление на природу приводит к тому, что природа внутри нас, приспосабливаясь, начинает новое наступление на зазнавшийся вид, претендующий стать всепланетным гегемоном. Открыли антибиотики — сердечные болезни вышли на бруствер…

В экосфере, в геобиоценозе пространство конечно. Выбор своей ниши в нем — не безграничен. Выбирай из существующих ниш, не создавая новую, — это укорененная параллель умозрительной «бритвы Оккама», требования средневекового философа к исследователю и дешифровщику бытия: для объяснения сущего не создавай новых сущностей. И определяется выбор, скорее всего, не только внешними условиями, но и стратегией, заложенной в тебя природой. Она ведь, природа, должна поддерживать все варианты, доступные живому виду, вдруг какой-нибудь вариант остро понадобится, чтобы отразить очередную атаку хаоса, энтропии. Чем больше стратегий доступно виду, тем устойчивее он вцепился в почву своей планеты.

Но обычно виды заточены на какую-то определенную стратегию. Есть неприхотливые жители пустыни, условно — верблюды. Есть виды, первыми осваивающими пространство после, допустим, катастрофы, природной или техногенной — одуванчики, скажем. Или способные в силу хорошей мгновенной ориентации выжимать максимум из минимума — вороны. А есть львы, тоже не слишком прихотливые и готовые трудиться ради куска мяса, глотка энергии, но и нуждающиеся в этой энергии больше остальных.