И Кафаоглу - Современная греческая проза

Но факт оставался фактом: сколько бы усилий ни прикладывали на производстве, сколько бы рабочих смен ни добавляли, они все равно не могли покрыть даже одну десятую спроса.

Взгляд его недолго покоился на робко волнующемся море. Он принял решение с той скоростью, на которую только он был способен. Он достал мобильный телефон и набрал номер. Говорил недолго, отрывисто, как обычно.

Но указания его, тем не менее, были четкими. Уже на следующий день нужно было приступить к расширению производства. Два новых цеха по сбору и упаковке сардин и, самое главное, как минимум два гигантских магнита, которые могли бы увеличить зону покрытия до десяти миль.

Закончив телефонный разговор по мобильному телефону, он снова услышал крики, которые тотчас стали усиливаться, и на этот раз звучали с такой широтой, силой и настойчивостью, словно исходили из гигантского домашнего кинотеатра со множеством акустических выходов.

Он поднял глаза – почти испуганно – и увидел у себя над головой огромную стаю чаек, которая разлеталась, потом слеталась, редела и потом густела с поразительной слаженностью и однородностью, то в горизонтальном, то в вертикальном направлении, она меняла форму, в то время как чайки синхронно кружились, словно белые балерины.

Ему пришел в голову тот самый документальный фильм канала ВВС, «Морской балет», только вот разве что теперь он видел, как действие разворачивается не в воде, а в почти уже потемневшем небе.

Он вспомнил – не без неожиданно пробравшей его дрожи – что тот фильм был не о чайках, а о таких знакомых ему сардинах.

Задрав голову вверх, он снова наткнулся на белоснежный гармоничный аэростат, несравненно больший, чем в прошлый раз.

Пока он так стоял и смотрел на него, вытаращив глаза, он вдруг с трепетом осознал, что аэростат медленно трансформировался, вытягивался в длину, приобретал белые плавники, белую голову и хвост, словно идеально вылепленное из белых перьев подобие гигантской воздушной сардины.

В панике, спотыкаясь, он спустился по ступенькам «мостика», зашел во внутренний коридор и закрыл за собой тяжелую железную дверь.

Так, значит, темная ночь. Лес – еще темнее, чем ночь. Злой ветер гнет ветки, они издают странный звук: то как вой животного, то как неразборчивое бормотание мертвецов.

Он бродит посреди поляны, как потерянный. Бормочет:

– Этот звук! Говорите! Что это?

Появляются тонкие фигуры, словно видения в виде воронок, укутанных в белый саван.

Слышится голос:

– Покажитесь!

Из другого места позади него появляются новые белые фигуры, они как будто окружают его.

– Покажитесь!

Он отступает.

Они произносят хором:

– А затем в тумане растворитесь!

Он закрывает руками лицо. Умоляет:

– Исчезни, страшное видение, с головой, укутанной бинтами!

Белые фигуры, которые похожи то на птиц, то на рыб, медленно движутся в его сторону.

Он продолжает отступать.

Кричит, когда последняя фигура поднимает гигантское зеркало:

– О, ужас! У последнего в руках сверкает зеркало, и другие прорисовались образы в магическом кристалле…

Ах, картина страшная!

Он видит в зеркале самого себя, но еще и всю стаю, которая подобралась к нему сзади, словно белая угроза.

Он падает на колени, вопя:

– Сгинь, проклятое отродье!

Опускает голову, словно не хочет больше их видеть.

– Ах, видения! Ах, видения!

Ах, ах, жизни в вас нет!

Ах, видения! Ах, видения ужасные!

О, ужас! О, ужас!

О, ужас! О, ужас перед моими глазами!

Он просыпается, растревоженный, с высохшим ртом.

Снова были сумерки, когда Леонидас Рагусис вышел на «мостик». Лицо его сохраняло выражение дикой радости, в то время как свет сумерек на его лице заставлял их казаться еще более грубыми, разливал странное золото по его коже.

Он снова услышал дикие вопли чаек – на этот раз не отдельное карканье, но что-то вроде тягучего электронного шума, который все больше усиливался, словно небесный хор, входящий в состояние аффекта.

Тогда небо прорезала неожиданная молния, которую погодные условия до того не предвещали, поднялся сильный ветер вместе с проливным дождем, барабанившим по поверхности моря.

И когда он поднял свой отчаянный взгляд к затянутому облаками небу, то успел разглядеть гигантскую большую рыбу, сделанную из тысяч чаек, которая неслась с разинутым ртом и с широко раскрытыми челюстями.

Держа в зубах человека в сером костюме, который становился все меньше по мере того, как поднимался в воздух, рой белых птиц начал раскачиваться, менять форму, кружиться в горизонтальном и в вертикальном направлении, подлаживаясь под громовые удары грозовых барабанов.

В конце («но старайтесь иметь мир со всеми и святость») тело Леонидаса Рагусиса – за минусом правой ноги, оставшейся в уголке пасти убийственного аэростата – с плеском погрузилось в купель освященных невинным магнетизмом вод, а металлический элемент в виде маленького нательного креста, бывшего на нем, тотчас притянул его – вместе с сардинами – к упаковочным цехам завода.

И наступила тишина, и потоки воды прекратились, и утих ветер, а море успокоилось, став гладким, словно крестильное масло, и поверх этого масла растеклось эхом:

Женщина достала из шкафа консервную банку с сардинами.

– Давай вместе ее откроем! Давай поглядим! – позвала она маленького мальчика, игравшего в соседней комнате.

– На что поглядим, мама?

– На живых сардин, которых я купила! Тех, что мы вчера вечером видели в рекламе по телевизору, помнишь?

– А, да! – сказал мальчик, хлопая от радости в ладоши. – Те, которые двигаются, которые плавают в консервной банке… Даа-аа! Я хочу на них посмотреть!

Женщина поставила консервную банку на столешницу возле раковины и продела палец через кольцо «easyopen».

– Готов? – спросила она.

– Готов, – ответил мальчик и сразу же добавил. – Хотя мне немного страшно.

– Чего это тебе страшно, глупышка?

Она начала тянуть маленькое колечко прерывистыми движениями, останавливаясь то и дело, чтобы посмотреть на мальчика.

Немного морской воды пролилось на столешницу.

– Вот сейчас!

И они глядели в четыре широко распахнутых глаза – на сардин, которые трепетали, живые, в консервной банке, словно бы плавали, словно бы хотели выскочить из банки и занять место на маленькой фарфоровой тарелочке.