Елена Талленика - Ликбезна. Премия имени Анны Ахматовой

предел децибелов! и белая пена его не снижает,

а камушек каждый: импаст…

не стройте дольмены пред доменной мощью!

я знаю! он также раздавит и нас: как глыбу земную,

едва попадём брызгам колющим в ощип!

затянет, восторг – еще тот шаман: шаг сделал,

и бросишься в гибель, им управляем, ведом,

обладая ментальным, как жвачкой ментольной,

и тем моментальным,

что сделает наш роман короче на точку.

за ней столько скрыто… не думать об этом здесь,

в норвежской земле, вернее её «камчатке»,

и дня невозможно, крича ей:

«ледник твой сошел не с полей!

он с неба свалился, и носит луны отпечатки!»

он холоден также,

недосягаем, безлюден, таинственен…

контур слепой судьбы, когда та не знает,

как выглядеть может ложе.

оберткой блестящей – билетик паромный в воде…

закатное солнце воссозданный день итожит…

долгий взгляд исподлобья

леденящей полночной звезды.

идеальная видимость…

пустота петергофских аллей.

легкий джемпер навыпуск…

простужусь, а потом заболею.

ах, какое же счастье

было в том, не смертельном:

«простыв».

в городе красной розы *покои бедуинов и саламандр…

вечного разума нет и вечного поиска нет…

все дороги приводят сюда, здесь палящего солнца ад…

время земное: год – бездна ушедших лет…

сколько ты шел сюда? столько же шла и я.

солнце не проклинать трудно… трудней любить.

но воспалённый мозг цели не изменял.

в город прекрасной розы – поиска красная нить.

не измерять в дождях водную глубину,

не оставлять камней у глинобитных стен.

из пустоты придет путник, он был в плену

города красной розы… кожи лишен и костей.

скажет: идите прочь! там не растут цветы!

кто бы, не обещал разные чудеса!»

я не поверю: вздор! я не уйду… а ты?

мне нужен лишь тот рассвет! огненный, из кресал!

мне без него – ни дня! не повидавший: нищ.

я без него бедняк! как потерявший кров.

не обходясь, – живу… так только смерти ищут,

те, кто обречены в сердце носить любовь…

без-от-вет-ную-юююю-юю

разубеди меня! жёстче, чем мог бы страж,

лаз перекрывший в рай – змею, а Еве – вход…

знаешь, пока я шла, не обошлось без краж:

кто-то украл мечту, думая о плохом…

не обошлось без жертв… мимо судьбы не шла.

путник из пустоты встретился и тогда…

так же твердил свое: прочь! но носящий шрам

не убоится слов, главное угадав…

что-то произошло… сделалось и сбылось:

«…И предсказал песок: Вечность не любит стен…»

город разрушен, но… мы же пришли не врозь…

даже обратный путь: вечных песков – постель.

ветер завоет – рад, что наконец поверг

каменный исполин города, звезд древней…

роза всегда нежна… только она: рассвет…

алый, как наша кровь на острие камней…

тысячей островов звонкое ожерелье;

в перстни – песочный кварц: тонкий огранщик —

ветер…

след ременной: браслет… в этом заставит время

голою танцевать, не устыдившись этим…

всё для тебя, смотри: неуловимо пламя:

не согревает – жжет, если ты слишком близко.

пошлым стыдом смотрин танец приватный славен,

но ни одна из жен так не прельщала риском.

контурный край шатра: неба – невольный купол.

губы целуют взгляд и доверяют пальцам.

эго – любви сатрап властью ничтожит грубой.

не принуждай меня за обнаженье каяться…

из бубенцов каданс замерший жест обрушен.

так ощутим слепой в чувстве седьмом, безысходном…

о, обнаженья транс! о, применимый к душам…

не станцевать любовь

в ритме – стыду угодном…

вы приносили камни… вы возводили холм.

он прирастал слезами памяти для потомков,

о старике, прожившем долгую жизнь без толку,

не наполняя смыслом, не очернив грехом…

не сквернословя ражно, не принимая вражье,

кражи не осуждая, только и сам не крал…

вы приносили камни в самый крутой овражек,

жалясь на жменьку поля и на дубравы край…

не тяжело ступали, ношей не тяготились.

холм не начнет подножья самый большой горы.

дети не знали старость, но и они платили

камнем: прощальной цепью вместе несли «дары»,

для вереницы судеб, выбравших это место

для поклонений тайных и принародный плач.

дети еще не знали не о лепешке пресной,

ни о беде, согнавшей с пастбища старых кляч.

все еще домовито: дымом хлеба пропахли.

нет изобилия, вроде, и за трудами день…

«все старики уходят» – скажете им, не так ли?

не рассказав о главном: он не любил детей…

он не терпел их смеха, не приглашал в подворье,

не мастерил им дудок из бузинн о й коры,

вы приносили камни, силясь жалеть за хвори

но не жалели… детство – в нас еще тот нарыв!

он не учил вас правде, о доброте ни слова,

крепких силков умелец – кольями шкуры рвал.

вы приносили камни, складывая в изголовье:

холм поднимался быстро в глиняной чаше рва.

вы избавляли память от окаянной мести.

вы поднимали камни брошенные тогда…

в сговоре войском детским, и нападая вместе,

вызвав слепую ярость, ей направленье дав:

бей по хребтине старой! это казалось честным…

единомыслие… один из признаков: закрытые глаза.

смотрю в себя: тестируемый дискус…

замыслила, раздумий не приняв,

страсть призрака, любовью привязав,

и рост семян… не далеко не близко.

не стоит жизни маленький фрагмент

и торжества столетнего не стоит,

но я, как стоик лютик – цикламен

лелею изо всех историй…

на мировой порядок наплевав,

на смену политических формаций,

схождение эпидемий и лавин; озона дыры…

и знаю, что единственно права…

от жажды издыхающей, мне, братцы,

на полглотка подаренное время:

любовь и лира…

о, страдающий Нострадамус, я – предчувствие…

землеройкой, презревшей танатос,

силюсь чувствовать.

прочь невольницей междометий ветер выманил:

про меня ли: «как любят дети» – верным выводом?

из немого кино без голоса, и без имени.

за движеньем голов и торсов: скорость времени.

«былью были бы…» – диалогово-обоюдное.

кинокадра покинув логово, еду в людное.

о, страдающий Нострадамус, я – предвиденье

молоком подкисают фаллосы в креслах, видимо.

кто с ничейным мужчиной:

бабочкой, пчелкой мертвою.

кто: к Парижу – дорогой:

в саночках, с плеткой верткою.

мне полушка-телушка не заморем:

встал – пошел

до Парижа дорога та самая… хорошо!

ожидания не объявлены, не спрошу.

и была бы дорога с ямами… только: шум.

глубь метро протираю лестнично метр на метр,