Валентина Заманская - Радостная книга. Поэзия XXI века

Союз сердец и душ – и слов сердечных —
Неуловим и не остановим, и обоюдно жертвен.
Творенья миг является мгновенно, быстротечно:
Ты жизнью жертвуешь – душою слово жертвует.

Равно ли слово то себе, что застывает
В строке, в стихе и в точной рифме —
Знать нам не дано. И мы не знаем,
С каких высот в стих льются ритмы.

Мы лишь рабы смиренные словес,
До нас не знавших воплощенья.
И ритмы слышать нам дано небес —
И словом их осуществить явленье.

Дано осуществить до нас не знаемое.
А что стремилось Слово мне сказать —
Так никогда и не узнаю я.

За таких безалаберных, как я,
Даже стихи Господь Сам пишет.
А я – грешница! – набиваюсь Боженьке
в подмастерья.
Но лишь потому мой стих – живет,
смеется и дышит!

В эпоху политкорректности
Стихи писать начала.
А до того профессором-
Литературоведом была.

Хорошим литературоведом была
потому и поняла:
От полит-корректоров литературу
Кому спасать, если не профессору?

Не просто стихи писать начала —
На амбразуру литературы легла…

Падают стихи, как изумруды,
Душу жизнью зелени животворя.
Бирюза, сапфир, выплеснув сосуды —
Подарили строкам океаны и моря.

Падают стихи, как бриллианты:
Грани тайной трепетно горят.
И в малиновом рубине первозданно
Занимается стихов заря.

Святое дело для поэта —
Его классическое вранье.
Где он был, а где он не был —
Дело лишь одного его.

Вам он всегда на уши навешает
Одну развесистую лапшу,
Чтоб никто и никогда не лез
В его трепетную душу.

Душа его для него самого потемки —
Для вас она спроектирует рай.
Сам поэт стоит уже бытия на кромке,
А ты – от восторга умирай.

Не верьте ни одному земному поэту,
Что был он якобы на небесах!
Пусть он об этом расскажет Богу —
Бог ему трепку взашей задаст.

А не соврет – ну кто ж поверит
Его святому поэзии ремеслу?
Вот так и поклоняемся все мы
Его Величеству Вымыслу!

Проснусь, а надо мною тень таинственно витает —
И дотянуться лишь успеть бы к всегда бегущему перу.
И призрак чуден, дерзостен, не растворяется, не тает.
И в этот миг я понимаю: мне все подвластно, я – все могу.

И только от меня зависит, он опустится, иль улетит надменно,
Он станет плотью слова или, блеснув, оставит землю навсегда.
Я все могу. Могу – встать на колени перед вымыслом смиренно.
Могу я вымолить у Господа единственные и бесценные слова.

И Бог поймет меня – и тихо руку теплую протянет:
– Бери, клюй зерна слов, росою утренней прохладною запей.
И Бог меня простит, и даст нетленную о слове память,
Златинки сладкие нездешних слов Сам п о миру развеет…

Теперь – я все могу…

То шутя, то грустя, то играючи,
То ежиком, колобком, а то зайчиком
Слово катится д о лами да ручьями.
То прикинется резвым мячиком.

То играючи, то шутя, то грустя,
Я ловлю слова, душой зазываю.
Улыбаются да ко мне летят,
Словно пух тополиный маем.

А то конь цыганский вздыбится:
Я схвачу душой под уздцы.
Воздух рвет, в даль вонзается —
Кто ж не любит быстрой езды!

Иль котенком мурлычет ласковым —
Нет ни острых зубок, ни коготков.
Слово в ритм само прыгает, стелется,
Пошевеливая лишь сонным хвостом.

И не знаю я игр ловчей да азартнее,
Чем слово ласкать, им играть:
И смотрит ласковое, милое, малое
Зайкой плюшевым из стиха.

То играючи, то грустя, то шутя,
Так и пишем стих за стихом —
В сказку, в быль да в мечту летя —
Мы с игрушкой-словом вдвоем.

И вот период накопленья миновал,
И стих пошел – размашисто, цветисто.
Он помнит океанов всех девятый вал
И всех полей он помнит запах медуницы.

Он пчелкой богоданною взвивается над лесом,
Берез и тополей вдыхает несказанный аромат.
И он грозит земле златым дождем пролиться,
А грозы строчкам благодатным – не грозят.

Боится одного – что с радугою встретившись,
Он влюбится и к ней на небо безоглядно улетит.
Вот небеса тогда земле на зависть возрадуются.
Но ведь земле – опустошенье полное грозит!

Настрою струны инструмента,
Проверю голос и дыханье,
На миг застыну в нетерпенье,
Сольюсь с небесными хор а ми.

Придут слова – и те, и эти,
Строкою лягут лишь единственные:
Они во тьме лучами светят,
Мерцают звездами таинственно.

И приплывут с небес бесчисленно:
Слов океаны и моря – не счесть,
Настрою инструмент души на смыслы их
И пропою Благую Весть.

К инструменту припаду в тоске и грусти:
Струны слов перелистаю, звуки тихо трону,
И печаль отступит, и тоска отпустит —
Окунусь незащищенно в слов бездонность.

Утону блаженно в омуте, светло, смиренно
Приим у судьбу свою, как крест нездешний,
И укроюсь слов листвою, их бессонной тенью,
И с небес прольется злато слов утешно.

Слово-инструмент и слово-вдохновенье —
Легкий эльф таланта с неба невесомо спустится:
Выход вечный из тоски и грусти – слов боренье…
И однажды явится оно – единственное —
несказанное, благое, вкусное.

Августом безумствуют гортензии,
Звезды астр и хризантем сияют:
На земле слову-инструменту тесно —
Застываю с Божьей дудочкой у врат рая.

Мне не дастся славы звонкое блаженство —
Не жалею, не зову, не плачу, не тоскую,
Мне дается слова-света совершенство —
А коли с небес не снизойдет, душой добуду.

И гортензии безумство слову сдастся:
Звезды хризантем и астр я словом уловлю,
И с небес опустится на белый лист еще никем не высказанное счастье —
И прекрасное мгновенье сердцем-словом я остановлю.

И есть одна свобода в свете, истинная, чаемая —
Свобода-слово,
И утешение единое во дни отчаянья —
В свободе слова.