Валерий Симанович - Vector Spiritus

Как-то летом мы попали в один наряд по свинарнику. Весь вечер таскали помои для свиней в огромных 40-литровых кастрюлях, чистили стойла, сгружали накопившийся навоз. Вадим полночи растапливал котёл, в котором варилась похлёбка для животных. В свинарнике шёл ремонт, поэтому спальных мест не было, спали по очереди в свином стойле, предварительно выгнав оттуда животных и застелив пол свежей соломой. Какой поэтический посыл! Естественно, в перерывах писали стихи. Я в ту ночь даже начал новый цикл под названием «Записки свинаря». Стихи – естественно, о звёздах, любви и прочей романтической чепухе. Кстати, вот они:

Глядя на хрустальный

Звёздный хоровод,

Я отправляюсь в странствие —

Последний мой поход.

Среди миров затерянных

Найду свою мечту —

Багрово-ярко-красную

Холодную звезду.

Сияньем тускло-розовым

Окутает меня,

И отворит пространство

Волшебная земля…

Там счастье одиночества

И радость многих встреч.

Любовь без опасения

Там можно уберечь.

Там облака лиловые,

Везде царит уют,

Там под вишнёвой радугой

Я свой найду приют…

(Стихи Вадима не сохранились)

Утром я обнаружил пропажу сапог. Оглядевшись, мы нашли их в соседнем загоне, с обгрызенными носками. Пока мы спали, жирный хряк умудрился ими полакомиться. Пришедший утром прапорщик по кличке Конь пожалел меня и выдал на время старые изношенные сапоги… Позднее мы с Вадимом зашли в каптёрку и на последние деньги купили у сержанта новые сапоги. Проблема была решена! Как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест».

Как все солдаты, я получал письма от своей девушки, любовь у меня была безответная. Инициатором в переписке выступал я, поэтому письма приходили редко. Вадиму письма приходили часто. Некая влюблённая особа систематически засыпала его нежными посланиями. Подобные письма ценились в армии очень высоко, выбрасывать их считалось кощунственным, а хранить было негде. Злобные сержанты постоянно шмонали тумбочки и карманы подчинённых. Тогда мы сделали «финт ушами»: вложили письма в стеклянные, герметично закрывающиеся, банки и закопали их в ближайшем лесочке, заранее договорившись вернуться сюда после срочной службы и откопать это богатство. (Скажу честно: не вернулись и не откопали).

Иногда, приткнувшись где-нибудь на лесопилке или вещевом складе, на груде противогазов, Вадик рассказывал мне о своей гражданской жизни и своих оригинальных друзьях, с которыми обещал когда-нибудь, в следующей невероятной жизни, познакомить… Речь шла о Шевкете, Сырьяновой, Пятикопове, чью песенку Вадик мне неоднократно напевал:

Если пёстрая орда

Не сомнёт меня однажды —

Не сгорю в огне бумажном,

Не растаю без следа…

Впервые там, в разговоре, промелькнуло имя Олега Виговского. По словам Вадима, эта странная категоричная личность, обладающая массой талантов, в том числе и поэтических, имела прозвище Декабрист; имя это он получил из-за стройотрядовской куртки, на которой по-французски был написан текст «Марсельезы». Декабрист был очень озабочен женским полом и предавался утопическим мечтаниям: хотел, например, обобществить всех женщин и пользоваться ими совместно, по мере возникновения естественной надобности. Сошёлся Вадик с Декабристом случайно, в студенческом трудовом лагере. Почему они заметили друг друга, было непонятным. (Но в том юном возрасте мы особо не задумывались о подобных вещах).

Запомнился ещё один забавный случай, когда сержант сдуру назначил меня взводным парикмахером. Дело было в том, что ножницы я никогда в жизни в руках не держал, но к утру весь взвод должен был быть подстрижен. Каждый выкручивался как мог. Мы с Вадиком тоже взяли ножницы и вышли на стадион. Там, сидя на трибунах, мы и приняли постриг друг от друга. Сержант, увидев на разводе наш панковский хайр, обозвал нас стрижеными баранами и немедля влупил нам пару нарядов вне очереди.

Честно говоря, первые месяцы службы были тяжёлыми, постоянно хотелось есть и спать. Многие солдаты таскали из столовой хлеб. За этим беспринципным делом был пойман и Вадик. В течение двадцати минут вся рота стояла с поднятой ногой, пока Вадик перед строем невозмутимо доедал стащенный батон хлеба. Возмущённые сослуживцы рвались начистить ему морду, но почему-то обошлось… Конечно, случались и серьёзные стычки. В нашей роте был набор из Дагестана, держались эти парни обособленно, вели себя нагло. Моя кровать стояла рядом с кроватью чемпиона Дагестана по боксу Джабраиловым. Правда, мне с честью удавалось избегать серьезных конфликтов. Однако Вадик как-то сцепился с Джабраиловым. Началась драка, и Вадим успешно выдержал пару раундов с профессионалом, после чего дагестанцы притихли.

Однажды осенью Вадику пришла посылка из дома. Мы отправились её получать, в этих широтах было уже холодно, лежали высокие сугробы. В посылке мы обнаружили сгущёнку, конфеты и две палки сушеной колбасы. Приносить посылку целиком в казарму было глупостью (сержант вытащил бы оттуда всё самое лучшее). Поэтому, недолго думая, мы на ходу съели палку колбасы (без хлеба!), а вторую палку зарыли в сугроб. (Сейчас вспоминаю эту колбасу ностальгически. Кажется, ничего вкуснее в жизни не ел).

Помню день рождения Вадика, когда ему исполнилось 19 лет. Накануне (19 сентября 1986 г.) мы пробрались в чайную и, потратив последние деньги, умудрились купить сока и пирожных. В те дни очень хотелось сладкого. Водки и подарков не было. Но я успел набросать экспромт и с важным видом вручил его имениннику:

В глазах рассвет, в стихах – клише.

Кипит безумие в душе…

Раскидист шаг, короток век,

И речь стремительна, как бег…

Суждений нить свилась в витки,

Мечты, надежды – коротки…

Порой несёт ужасный бред.

Так – целых 19 лет!

Вадик был польщён. Да и кто не был бы польщен таким перлом!?

В конце октября закончился срок нашей службы на секретном полигоне железнодорожных войск. Меня перевели в минскую бригаду, затем в «черный батальон» города Брянска. Вадика отправили в Амурскую область, поселок Свободный-7, в\ч №03415.

Разъехавшись по разным частям, мы не потеряли друг друга из вида. Изредка переписывались. Вернувшись в 1988 году на гражданку и восстановившись в свои институты, мы списались и договорились встретиться. Наши студенческие общежития оказались поблизости, на улице Шоссейной (сегодня – имени 40-летия Победы). В конце октября я отправился на поиски Вадика в общежитие института культуры.

Общага была старой, пыльной и тихой (студенты разъехались по колхозам). На третьем этаже я обнаружил комнату №115 и настойчиво постучал. Никто не отпирал. Я толкнул дверь рукой и вошёл. Не заметив каких-либо признаков жизни, я подумал, что перепутал комнаты, и хотел было ретироваться, но вовремя заметил на шифоньере, классически стоящем посреди комнаты, висящую гитару и смело двинулся вперед.