Михаил Шустерман - Избранное. Том 2

Это венцами природы
Светит балкон султаната…
Девки – источник народа,
А не персоны нон-грата.

Был выходной у скотника Василия…
Он зачитался Гегелем с утра.
Потом нашёл на карте Абиссинию,
Потом смотрел, как пашут трактора.

Пошёл селом – по тропке, меж заборами…
Оправился под деревом в тени…
А тут и председатель с разговорами
О том, что нынче ночи кормят дни.

Зашёл в избу и сел на лавку, в подпечье,
Налил в стакан кваску из погребка…
Такой была, ребята, наша вотчина,
Что люба сердцу, пусть и нелегка.

А тут – понапришли и понаехали…
Мы волчья сыть и травяной мешок…
Дома стоят родительскими склепами,
Не жизнь живёшь, а просто тянешь срок.

Земля бетоном залита по косточки…
Ржавеют в эмтээсе трактора…
Василий наш, с утра нажравшись водочки,
Читает хренотень из-за бугра.

На «меринах» пылят бояре новые,
Колхозные угодия круша…
Навеки он прощается с коровами,
И рвётся у Василия душа.

Как будто нервы на кулак намотаны —
Жить в этом мире не осталось сил…
И вынул Вася из кармана сотовый,
И Сталину в могилу позвонил.

Вот из стены, вотще глазами пяленной,
Сквозь гул помех и сквозь заглушки дождь
Услышал Вася-скотник голос Сталина:
«Пошёл ты на хер, я уже не вождь».

Было в нашей жизни скотской
То, чего не должно быть.
Пел в СССР Высоцкий —
Пел, хотя хотелось выть.

Шёл поэт не в ногу с веком,
Полз по минам и соплям…
Нашей совести калека,
Небиблейский великан.

Мял в руках, как глину, душу,
Нервы в струны превратив…
Правды золотил полушку
На крестном своём пути.

Пил, как водку, ярость черни
В огороженном раю,
Был аортой, мозгом, нервом
Этой жизни на краю.

Рвал себя бессонной ночью
В каждой песне на куски
Наших бед чернорабочий,
Голос боли и тоски.

Жизнь бежал, как стометровку,
Ноги в руки, не дыша…
И, с ружьём наизготовку,
Власть любила малыша.

Всё, что мог, сказал и умер,
Пережив слегка Христа.
Как слагаемое в сумме
Меток Б-жьего перста.

Брал не голосом, не телом,
Брал он костью и хрящом.
Отболело? Отболело…
Но не зажило ещё.

Промокая капли фальши
В нашем скомканном бреду,
Тащит наши души дальше,
Куда туши не идут.

Впрягся в пристяжь – рвутся жилы,
Нимбом вверх хомут торчит…
Чтоб не мёрли мы, а жили,
Он хрипит, хрипит, хрипит…

Православный забулдыга,
Галахический еврей…
Непрочитанная книга,
Хриплогласый соловей,

Пепел клаасов беспутных —
Всё он плачет и смешит…
Диссонанс культур галутных,
Русской образец души.

В Израиле не тают январи,
Стекая в лоно марта февралями…
До половины дня луна горит,
Сгибая солнца яростное пламя.

Приходит время мартов, и земля
Кружит в апрелях
Цветовую гамму…
И майская цветная конопля
Взрывает мозг, овладевая нами.

Июней обалдевшая листва
Промеж плодов по райскому разлита…
И солнце августа долбит, как булава,
Солёный воздух с Родоса и Крита.

Условна осень здешних сентябрей,
Нет пресных капель в октябрях шалашных…
Суровый Б-г становится добрей
В беспечных ноябрях планеты нашей.

Стоят на горизонте декабри —
В мешках заплечных – дивная прохлада…
Январский дождь приходит, как Гран-при,
В обилии ветров и винограда.

О мой клочок страдающей земли,
Прижатый к морю верой в Магомета.
Счастливыми навек в тебя легли
Зимы пророки и святые лета.

Провидцы счастья на полях весны
И плакальщики осени хрустальной…
Тебе одной на свете суждены
Дни воскрешенья в плаче поминальном.

В историю лезут скопом.
Пример – последствия войн.
И, когда б не случилось потопа,
Мир бы не знал, кто это – Ной.

Слава проявляется орально.
Она – дитя слуха и взгляда.
И генералиссимус Сталин
Её заповедовал стаду…

Великий Иисус Навин,
Славный верою Моисея,
В песок Ханаанских равнин
Смерть, как пшеницу, сеял.

В чём твоя слава, народ?
В обожествлении смерти?
В тягловой мощи из-под
Кожу ласкающей плети?

Все терпеливцы твои —
Непротивленья повесы.
Славы твоей соловьи —
Суть преисподние бесы.

Слава – постыдная боль
Холопов царских забава.
Истории чёрная моль,
Душ нерождённых отрава.

Каждый истории сын
В деяниях славных – нелюдь.
Он в Пантеоне один —
В стены упрятана челядь.

Это о нём говорят – Великий!
Истории кадилом кадя,
Значит, живы предсмертные крики,
Умерщвлённых им походя.

О искусств крикливая свора,
Лицедействующая из голов…
Ты искусной рукою вора
Из сердец выдаиваешь любовь.

Как идолища, человеки,
В неведеньи зла и добра,
Гонят славы кровавые реки
В день сегодняшний из вчера.

Так где ж вы нынче, судьи Эвиана?
Всё те же вы, хоть лица и не те…
Вы жгли евреев до последнего цыгана
И растворяли пепел в кислоте.

Отцы крикета и святые гольфа,
Не видели в ночи грядущей тьму —
Твердя – евреи привели Адольфа,
Одна чума другую вызвала чуму.

Мол, пёрлись в профессуру и в поэты
И набивали деньгами зобы…
За то и были призваны к ответу
Вождём национальной голытьбы.

Еврей – он хоть и оседл, а всё же беглый,
Такой же, как соседи, но иной.
Вон в Африке – спокойно дохнут негры,
А эти всюду поднимают вой!

Удел еврея – гонка по этапу,
Чтоб убедить американский МИД,
Он подтверждает справкой из гестапо,
Что он вполне благонадёжный жид.

Не влезли Б-жьих агнцев миллионы
В сто тридцать тысяч вынужденных квот…
Везли, как скот, товарные вагоны
В дымы печей ненужный им народ…