Михаил Шустерман - Избранное. Том 2

Свой дом я строю из костей надежды,
Из пластиковой веры в чудеса.
Я буду жить в нём так, как жил я прежде,
Не взвешивая время на весах.

И, выросший в горбатом переулке,
Он будет прям и истинно высок.
И просто так, случайно, на прогулке,
В него зайдёт наш всемогущий Б-г.

И я спрошу: «А может быть, не надо
Нагромождать на совесть знаний чудь?
И вкладывать талантливому чаду
Холодный камень в пламенную грудь?»

Он улыбнется, не смутившись даже:
«Таков наш мир, такие времена…»
Мой дом сгорит, и на холодной саже,
На плаче щепок вырастет стена.

Поднимаешься вверх, опускаешься вниз,
Прежде чем открываются дверки,
Чтобы спуск не спустил спусковой механизм —
Предъяви документ на проверку.

Можно красную книжку с двуглавым орлом,
Иль своим глазом – к ихнему глазу…
Можно морду лица, или просто баблом,
Или пластиком, годным к показу.

Можно просто сказать – пацаны, это я!
Вдруг тебя по портрету узнают?
Но скорее заявят – полегче, свинья,
Здесь всегда документ предъявляют!

Предъяви документ, что не ихний агент,
Что тебе невозможное – можно!
Что не псих, а как все, – постоянный клиент,
Получивший вакцину подкожно.

И вблизи тебе путь преграждающих лент,
У оград и щитов полицейских,
Чтобы выжить – всегда предъявляй документ
До команды: «Внимание, целься!»

Протестуй с документом, что ты – это ты,
Будь готов, что в судах и больницах
Тебя ждут не надежд наградные листы —
Боль и скорбь на запретных страницах.

Всё, что жизнью зовётся на этой земле, —
Сумма цифр разрешений для входа.
Ты – лишь образ на том, запотевшем стекле,
Где тебя охраняет погода.

Даже если на всё ты припас документ,
Ты богат, Б-г веселья и грусти…
Президент, нобеляр, чемпион, джентльмен —
Всё равно тебя где-то не пустят…

Но и в этом аду не пристало грустить,
День придёт – вы его не ищите…
Там, где будем мы все, под табло «Пропустить»,
Скажут ангелы вам: «Проходите!»

Вы им скажете: «Что, проходить просто так?
Вы серьёзно? Идти? Без облома?»
Вам ответят служители божьи: «Чудак,
Здесь без пропуска – вы уже дома».

Всё, что ушло, всуе-всуя!
И в тару сунули останки…
Лениво сходятся края
Заржавленной консервной банки.

Мир грешный давится слезьми
И кулаки во рту мусолит.
Взывает он: «Меня возьми!
А этого – оставь на воле…»

Там, где на хаме выжил хам
И отдала стерня надхлебок,
Назло усопшим петухам
Лишь вороньё кричало с неба.

Молились истово прикладку
Сгоревшей церкви муравьи…
И оставалась лишь загадка
От храма Спаса на Крови.

Здесь распустился эфемерно,
Во всей красе – один за двух,
Зелёным символом Минервы
Ошеломительный лопух.

Под ржавой охрою закат,
Кренясь, напоминал о ночи…
И свет, что низким солнцем свят,
Был слаще, гуще и короче.

Брело мычание коров,
Измученное жаждой дойки…
И звёзды обретали кров,
И ждал коньяк у барной стойки…

Комками красок полотно
На почту шло, как взгляд в конверте.
Само себе подчинено
Для новой жизни после смерти.

Молились истово глаза
Невероятному в невнятном,
Чего уму принять нельзя,
Но сердцу бедному приятно.

Музейный зал задул свечу,
Стекают мрамором ступени…
Спускаясь, всё ещё лечу,
И на лету болят колени.

Всему виной головоногие моллюски
И за растрату осуждённый кварк.
И ложь широкая, и взгляд на правду узкий,
Как говорил нам старина Плутарх.

Сушёные коровьевы лепёшки,
И ставшая физической любовь…
Всему виной несъеденные крошки
И в черепах проросшая морковь.

– Я обвиняю! – мы с Золя талдычим.
А всё ж антиеврействует народ.
Мол, у евреев есть такой обычай —
В чужой совать прожёванное рот.

Заткнитесь, дервиши, молчите, пилигримы!
К чему тупой нервический базар?
Нас любят все – в Антарктике пингвины
И северокорейский комиссар.

В нас влюблены дворцы и пирамиды,
Мы – суть, мы галактический стартап!
Всё человечество – еврейские гибриды!
Плюс ныне президентствующий Трамп.

Так что конец еврейскому вопросу!
Тору напишем с чистого листа.
Нагромождение времён подвергнем сносу,
Возьмём патент на нового Христа.

Сгорим опять на жарких углях Рима
И задохнёмся в газовых печах…
Жидовская судьба определима,
Если раскинуть карты при свечах.

Нет для евреев большего страданья,
Чем ощутить, как вечность, благодать…
Еврейскость в человечестве воспрянет,
Лишь удостоившись за истину страдать.

Говорят, что строг товарищ Путин
В постдемократическом ражу!
Он меня до плинтуса опустит,
Если я не вовремя заржу.

И в сортире он уконтрапупит
Тварь, что под колодою лежит…
Но евреев трепетно он любит,
Даже если заграничен жид.

Если вы шажок хотите сделать,
Чтобы в счастье и покое быть,
То переносите ваше тело
В дым отечества, чтоб там его коптить.

Пусть придут к вам очередь и ругань,
И, в палатках, злые комары…
Но зато не будешь ты напуган
За твои пейсовые вихры.

Не снимай ты кипу даже в бане
И мезузу вешай на трамвай…
Лапсердак надень на дядю Ваню,
А бухнул – «Ха-Тикву» запевай!

И никто тебя не потревожит,
И никто не спросит: «Ты еврей?»
Всё, что привезёшь с собой, умножит
Состоянье родины твоей.

Будешь ты любим, как мусульманин,
Богоносным, как и весь народ.
С Путиным ты сможешь на татами
Проводить в борьбе хоть круглый год.

На налоги будет тебе скидка —
В деле мира будешь ты оплот.
Пересядешь в «Ладу» из кибитки
И в надел получишь огород…

Строг, но справедлив товарищ Путин!
Коль помрёшь ты, даже без порток,
Вместо простыни тебе отпустит
Кубометр напиленных досок.

Чо ты ждёшь, пархатая загранка?
Приглашают – бебехи сбирай!
Ждёт тебя крупа родная – манка,
И в Биробиджане каравай.

Вот не сплю уже вторые сутки —
Наполняю ящики в бреду…
Жди меня, родной товарищ Путин,
Жди меня – и я к тебе приду.