Дмитрий Гольденберг - Антипоэзия. Стиходелии разных лет

Земной шарик заведённой юлой вертится.
Посеяно, сжато, мука в мельнице мелется.
Стерпится-слюбится, успокоится, перебесится,
Сама по себе остановится околесица.

А не остановится, так пускай дальше катится
Так, как предсказывала предсказательница,
Так, как предвидела провидица, пускай и сбудется,
Именно так, как судьбе заблагорассудится.

Жизнь моя – девчонка-проказница.
Смерть моя – старуха-процентщица.
А какая, в сущности, разница?
Безделица, дело копеечное.

Чисто выбритое коленце —
Это моя голова,
Вымытая слезами
И обмотанная в полотенце,

Истекающая словами,
Израсходованная на слова.

Реальность, завинченная штопором – это сталь
Открытки, посланной Сальвадором Дали.
Параллельно-перпендикулярная магистраль
Сквозь пустошь Марокко в центр Земли.
Тысячелетние камни по обе стороны магистрали.
Горячий сирокко, холодный мистраль
И тело ползущей гремучей змеи,
Снизу вверх, по диагонали…

Глядят со стен причудливые золотые маски,
Им отвечает красная свеча из канделябра снизу.
Отключен ток, мертвы часы и телевизор,
Беснуются в твоем мольберте краски.

Твой труп лежит недвижно на ковре, самоубийца.
При взгляде на него становится не по себе и муторно.
В лице – спокойствие и завершенность без надрыва.
Висит на вене шприц – огромный кровопийца.
И кожа в синяках и шрамах перламутрова,
Как жемчуга Персидского Залива.

К тебе
Прижался я, сперва совсем несмело,
Теряя над собою власть.
Твоим безудержно желанным телом
В последний раз попользовался всласть,
Наперекор судьбе.

Кокетливая дама полусвета, полутьмы.
Помады жир и драные колготки.
Аристократка ты в обличье уличной кокотки,
Приёмное дитя столичной кутерьмы.

Простоволосая, сидишь на кухне в стареньком халате,
При тусклом свете лампочки ты куришь чай и пьёшь траву.
Седая, старая, прогалины во рту.
Культяпками копаешься в салате.

Порою вспомнишь о былых забавах,
Театрах, кавалерах, кутежах.
Зудит натужно почерневший пах,
Когда-то потрудившийся на славу.

Жизнь перевёрнута прочитанной страницей,
Надежды – в журавлином косяке.
И лишь в твоём горбу, как в кулаке,
Клокочет сердце пойманной синицей.

Посеребрён снегами Город Печальных Лун.
Анахроническое следствие времён,
Беззубым ртом он тщетно ищет звуки
Когда-то им возлюбленных имён.

Седой, слепой, потерянный колдун
Зажат в объятья ядерной зимы.
Дрожат его слабеющие руки…

Висят на башнях чёрные хоругви —
Застиранные рубища и юбки
Его навеки победившей тьмы…

Клейкая лента лет.
В те времена, когда…
Королевство позолоченных эполет…
Августейшее «да»,
Низведённое к плебейскому «нет»…

Вниз по реке, лёжа в лодке, глядя в бездонное небо…
Птица парит в облаках высоко, громко жужжит цикада.
Цель, направление, определённость – спасибо, не надо.
Прошлое, настоящее, будущее – спасибо, не треба.

Изредка пронесется над пашней
всеведующая птица.
Что видно ей сверху? – наши
друг за другом следующие лица.

Изредка пронесётся над полем боя, глядь —
снова роем свои окопы,
Ей демонстрируя не что иное, блядь,
как наши коленопреклонённые жопы.

Изредка пронесёт эту птицу
свежим помётом по статуям наших вождей.
Им не укрыться, потом – не отмыться
даже столетьем кислотных дождей.

Стань сном, сатанея мужественным апломбом, Саломея!
Осклабься саблями, затряси персями, заверти пляской своей Варфоломея.
К его тусклому рылу подштанниками своими тяготея,
Ему раскрывает секрет за секретом твоя огнедышащая галантерея,
С долей лукавства и с долей к тебе приложившего рук брадобрея.
Сегодня к Варфоломею перекочует твоя гоноррея.

Мудрствующий, бодрствующий, безмолвствующий,
Внемлющий, дремлющий, общеобъемлющий,
То ли витийствующий, то ли волхвующий,

То ли свидетельствующий, то ли присутствующий,
Не препятствующий и не тушующийся,
И компроментирующий, и демобилизовавшийся.

Не более чем свидетель, не тише воды.
Кот на крыше делает шахматные ходы.
Защита Лужина сужена.
Остатки ужина
Дожёвывает Валентинов.

Алевтина сатиновым
Связавши суженого,
Сверху вниз навинчивается гайкою.
Претендент рокируется, ретируется король.
Хрустит хворост, сверестит вереск,
Атаман размахивает нагайкою.

Лес плещется в мутной воде лещом, прыгая через
На сковороду июля, в масло, перец
И соль.
Катышки грязи выявляют скрытые связи
Крепдешина
И бежевой бязи.
Компаньоны: старая пишущая машина
И алкоголь.

Не мытьём, так катанием – сыра в масле…
Сыплет конюх овёс. Сыплет конюх овёс в несусветные ясли.
Коренное отличие между тобою и мной —
Ты несёшь свой резиновый член под поддёрнутою сутаной,
Я, по слухам, якшаюсь с самим Сатаной,
Состою в непристойной связи со слепою Судьбой,
Офицерскую честь променявши на щи со сметаной…

Ты – полка командир и его же приёмный сын,
Знающий, как закалялась сталь и как расплести кудель.
Я – дымчатый сон, желчный смех без причин,
Облаком накатившийся,
Облокотившийся
На твою аккуратно застеленную постель.

Мир феноменов
Удерживал за ноги, головою вниз.
Из
Карманов Кир Гермогенов
Сыпал бумажные птицы кощунств.

Ритуальный танец ветра в опавших листьях берёз, ясеней, дубов —
Страстная пятница животрепещущих чувств.
Ночью тобой обладала предводительница суккубов.

Адъютант его так называемого превосходительства,
Ты – пространственная составляющая Временного правительства.

Я, скорее непроницаемо чёрный, чем белый,
Я был более нервный, чем очумелый.
Я был более чопорный, чем оробелый.
Я был явственен телом, пространен с лица.
Я был тем, которому. Я был тот, который.