Анатолий Антонов - Вирши левши

Чья магия утаила
тайну тысячи лет,
кто здешний окажет милость
и разгадает секрет?

О чем душа истомилась
теряя свой вес пера?
Символы чистой силы
расшифровать пора.

А может сном это было?
Нет памяти у телес.
Как жизнь нас по краю водила,
кто поведает – бес?

Запрограммированный как компьютер
ты всегда всем доволен
даже своим недовольством
предусмотренным другими
посмотри на себя массовый человек
образца двадцатого века
нет ничего легче заставить тебя
сделать предрешенный кем-то выбор
или придумывать веские оправдания
своему повиновению любым приказам
нет ничего проще
раскрутить твои мирные руки так
чтобы они потянулись к автомату
а не к серпу и молоту
ты ты это ты
когда придет приказ убивать
таких же как и ты сам
ты назовешь их врагами родины
и будешь стрелять стрелять и стрелять
по цели… а целью могут оказаться
чисто случайно и дети
чужие дети твои дети
дети ни в чем не виноваты
а может быть виновны
слепо веря
что их любят отцы?

Защита прав
сильна умением
построить страны в один ряд,
по степени повиновения
определять размер наград,
а тех, кто выбился из строя
демокра… точечно бомбить.
Кровь же невинных –
то пустое –
простое право слабого
не жить.

Две ненависти есть
одна – слепая
в чем бед исток не видит
и не знает
ломая и стреляя и взрывая
она причины зла не разрушает
и есть другая
превратит в золу тот корень зла
была бы лишь бумага
она придет
и пригвоздит к столу
для созидания «Архипелага»

Как хорошо политиком служить —
бумаги ворошить и не тужить,
что там случится
после подписи твоей
с кем-то из этих, из толпы,
из тех людей,
которых миллионы там и тут,
которые туда-сюда снуют
и слезно хнычут,
что-то просят и галдят
который год уже подряд…
Как хорошо по протоколу и в прикиде
сидеть за чашкой чая где-то в МИДе,
и знать, что никакой на свете «град»
сюда не поднесет тебе снаряд.

Нет не с любым умершим рухнет век
и прошлым станет целая эпоха
так вышло когда умер человек,
с руками палача и маской бога
он умер, и восстала из могил
расстрелянная по его приказам правда
к своим как и к чужим
он беспощаден был
и знал что будет беспощадным к нему
завтра
он умер и с собою потащил
в могилу сотни новых трупов
метались милицейские плащи
хрипел, стонал и выл с толпою рупор
восстал из немоты народ
и верноподданно сник в рыданья
как без него теперь
искать ли брод иль строить мост
к райским берегам соцмироздания?
Из замуровок нежившие пришли
чтоб жизнь пришила их опять
своим прикосновением…
амнистии за реформаторство сошли
как оттепель зимой за дни весенние
он умер в назидание живым
чтобы остаться пугалом стальным

Хуже тротила и динамита,
хуже СПИДа и радиации,
это когда из-за спины дефицита
высовывается мурло инфляции.
Инфляция денег и души,
инфляция правды и чести,
все обесценено – водку глуши
каждый,
сидящий на чьем-то месте.
Некогда думать,
нечем дышать…
Кричите SOS по рации!
Мы сами душегубы…
Мать нашу Русь
спасите от инфляции!

А мир все тот же…
изменяясь
он изменяет только нас
от возмущенности измаясь
молчим все чаще
без прикрас все реже хочется
романов
и все милей покой диванов
и как бы ни был плох режим
все солидарнее мы с ним
мы изменяемся
вставляем другие зубы
и глаза
и по другому мы взираем
на произвол и небеса
а мир все тот же
тот же самый…

Тяжко там – не на чужбине,
а в краю родном до слез,
где кочуешь, как на льдине,
то ли к рынку, то ль в колхоз.
Мне легко здесь, в заграницах,
как в невесомости парю.
По ночам же дом мне снится
и жена «май лав хар ю».
С матушкой я по-английски,
на сленге шпарит детвора,
пьет семья со мною виски
в пабах прямо до утра.
А проснусь когда, в каморке,
то гадаю про себя:
это я на койке в Йорке,
или в Бибиреве, бмя?
Там иль здесь я настоящий,
где остался жить я весь?
Кто меня в Россию тащит?
Рвусь отсель – куда?
Бог весть!

Живи они при Николае
вновь при романовской династии
они бы также верно лаяли
о правильности «нашей» власти
живи они опять при Сталине
при том же самом культе личности
они б не хаяли
а славили усы его
его величие
и добровольными ищейками
за чуждой им идеологией
охотились бы выгнув шеи
и не щадя при слежке ноги
живи они при тех кто после
хрущевобрежневых взойдет
они почить не смогут в бозе
жить будут задом наперед
и будут пятиться извечно
на жалких пялиться вождей
ярмо лелеять врать беспечно
страдать без пайки и вожжей

Не выбирают Родину-судьбу,
а выбирают – без нее иль с нею.
И если с Родиной – ее хлебнут беду,
о выборе своем не сожалея.
А если без нее – без нищеты,
без воровства, неволи, произвола,
то пусть счета вам будут, как щиты
по месту нового прикола!
Воспоминанья пусть не мучат вас,
пусть вам не снится ужас,
что назад вернулись,
пусть вам полюбится чужой покрас,
пусть на чужбине повезет
поболе, чем в Твери иль Туле.
Чтоб вас самих никто не грабанул,
и чтоб от вас не разбежались дети,
крича, мол, вашу родину
видали мы в гробу,
получше есть отечества на свете!

В лесу безлюдном лишь убежище!
вбегаю в сосны и ору –
здесь раны залижу я в лежбище
забьюсь с отчаянья в нору
брожу нехожеными тропами
в краю замшелых древесин
и звонко пятками я топаю
по лужам выгнивших трясин
ищу себя в сосновой пропасти
и прячусь в зарослях сквозных
в какой я засветился области
пред тем как получить поддых?
где был неслыханно доверчивым –
как думал так и говорил?
зачем рожден не гуттаперчевым?
о разве ангел мой без крыл?