Алёшка Емельянов - Перемена погоды

Почти невиновен, не должен никак.

Искал среди женщин я только богиню.

Не бил, не курил возвышающий мак.

Наверное, всё же по-волчьи я сгину.

Престранная жизнь, как мученье и чушь.

Так мало достойной еды для гурмана.

Один общепит, дубликаты без душ.

Вокруг сребролюбцы, театр обмана.

Быть может, я выполнил волю небес

иль давний, негласный указ "моей" Анны.

Иль всем верховодили случаи, бес.

Поэтому и не дождался я манны.

Но где прегрешенья, что сбили в Тартар?

За что злополучная доля терзает?

Видать, я неважный иль лишний товар -

не каждая трогает и оставляет…

Для женщин я натрое душу рассёк.

И нечего мне сожалеть, как мальчишке!

Прошу одного лишь прощенья за всё

у ясных, своих нерождённых детишек…

Анне Котовой

В жирном поту моя лень пребывает.

Пекло за окнами, на этаже.

Тело от зноя, лучей изнывает.

Словно фурункул на грязном бомже.

Душно, как в самой горячей духовке.

Нет ветерка, колыханий ветвей.

Будто бы влажная мышь в мышеловке.

Прыщ меж горячих и жмущих ногтей.

Сдавленный воздух и тяжкие вдохи.

Горло стянула простая петля.

Мокрая грудь, полувлажные ноги,

жёлтая, клейкая вся простыня.

Таю, как масло в пустой сковородке,

лёжа на койке в бессонном бреду.

Может, так солнце, Земля дорогая

к жару готовит, что будет в аду…

Фланелевой мягкости нужных объятий

и троганий гривы из сливочных струн,

и чувств всепокоя и страстных занятий,

свиданий под грозами, красками лун

и двух рюкзаков, что повисли заплечно,

валяний на белом диване вдвоём,

щекоток продольных, порой поперечных,

кофейных стихов поутру, перед сном

и ужинов чайно-конфетных и нежных,

и писем с утра, в ожидательном дне,

и слушаний ветра, дождя, бури снежной,

душевных встречаний в жилой полутьме,

творожных гостинцев, нарезок салатов,

святых обнимашек, лечебных таких,

вещаний про космос, отсутствие ада,

дебатов про смысл и вечность, и миг,

купаний под душем и голых деяний,

и веловояжей меж лиственных чащ,

и кухонных тем и на мне восседаний,

улыбок, подъёмов пешком на этаж,

общений по духу, без алчности, маски,

прогулок меж парков, людей, этажей,

а главное, что поцелуев и ласки,

и много чего, жаль, не будет уже…

Просвириной Маше

– Карабкайся наверх сквозь камни, занозы,

ледник и терновник, орлов и ежей,

все тяготы, жажды, уклоны и грозы

к туманным вершинам, где воздух свежей!

Как юный атлет к золотистой награде,

как горный козёл и шальной альпинист,

сквозь боли и холод, и страх, и преграды,

шлифуй пик искусства, святой пианист!

Стремись и тянись, как бывало и прежде,

хоть ты оступаешься, топая вверх,

хоть ранишься всюду, теряешь надежду,

хоть ветры срывают оснастку и мех!

Беги и шагай, и ползи. Не сдавайся!

Нет счастья и знания в низшей грязи.

Пусть ты и один, но, прошу, не сгибайся!

Кричи, но держись и за нитку лозы!

В дороге не будет подмоги ни часа,

лишь ямы и сырость, и бури в лицо.

Коль встал и решился ты стать верхолазом,

то будь же готов до конца быть бойцом!

Нигде не бывает легко, безопасно.

Ты выбрал стезю одиночки, не брод.

Скули, даже плачь, но иди ежечасно!

Потом отдохнёшь средь господних красот.

Пусть путь будет трудным, мозольным, кровавым,

но он обрывает все длины цепей!

Ты всё одолеешь и выйдешь всеправым!…

… – кричу и шепчу на горе сам себе…

Внедряясь ли в узкий, раздолбанный пах,

чтоб бывших забыть и отбросить ненастья,

ночуя у новых давалок-девах,

с утра понимаю, что нет в этом счастья.

А суть вся в одной, но любимой во всём,

пусть даже в неюной и дряблой, и старшей,

в которой всё меньше и суше стал сок,

пускай продавщица, агент, секретарша.

Вся истина не в донжуанских делах -

в вагинах и частой, успешной их смене,

изюминка вовсе не в стройных телах,

а в духе, который родной и бесценный!

Назначь мне любовь свою лучшим лекарством!

Устал быть необнятым, тучным и злым,

везде замечать недоделки, коварства

и думать, что люд – бедолаги, ослы.

Умаялся жить в ожидании счастья,

ночами не спать, о две стенки скребя.

Меня посели, пропиши в медсанчасти.

Добавь в рацион мой роднулю-себя.

Внеси в расписание, очередь к сердцу.

Уже обессилел в терзающих днях.

Ослаб я лупить в виртуальные дверцы.

Без соков твоих я почти что зачах.

Печаль, как холера, меня уничтожит,

тяжёлые думы утопят средь дат.

Всё чаще живу с угасаньем и дрожью,

в волнах городских, что однажды съедят.

Я щурюсь вокруг и ловлю каждозвучье.

Опять проверяюсь на зренье и слух,

чтоб знать, не упущен сигнал или случай.

Я жду тебя, словно спасательный круг!

Просвириной Маше

Дожди и моча, и щепотки навоза,

и солнце, и ночь, и прохладные дни

питают, растят золотистую розу

во благо энергии света и тьмы.

***

Душа-жемчужина моя в ведре помойном,

в какое льют дожди, понос и грязь.

Сникает свет и тонет всё покойно.

Муть через край… Всё возвращаю в вас…

***

Опять в подворотне хмельной шлюхостой.

Ментол, мини-юбки, помады и стразы.

Но выбор по сути обычный, простой.

Ведь лишь бы дешевле, милей, без заразы.

***

Сердечные колики, боли в груди.

Изгой, нелюдим скоро мир сей покинет.

Не страшно, коль я здесь умру без воды.

Мне жалко котёнка – от голода вымрет.

***

От ста неудобных и колких вопросов

про Бога, судьбу и про рыбу в сетях,

про дух и свободу, про смерть или грозы

растём, познавая других и себя.

***

Уйдя из отары и с пастбища в осень

и от пастуха, что первейший наш враг,

пройду перевалы, мучные набросы,

создам на Эльбрусе свой личный очаг.

***

Ещё пара дней не предвидится солнца.

Лишь грохот и уголь, и пыль на версты,

страх взрыва метана в скоплении порций.

Мы в шахте, как дети в утробе, кроты.

***

Разрез этой юбки по голени, бёдра,

по самую дельту крутых ягодиц

во всех будоражит желания бодро.

На это попалось три дюжины лиц.

***

Забыть поздравить с чем-то мать,

притом не чувствуя вины.

Всё это, будто бы посрать,

забыв спустить свои штаны.

***

Кисель соплей под носом парня,

желе, что капает, как кран.

Их лижет, в рот суёт ударно.

Дурак, грязнуля иль гурман?

***

Зачем она палец засунула в рот?

Как будто мартышка схватила пиявку.

То флирт иль сосиску жуёт серый кот?