Дмитрий Гринберг - Случайная встреча

И сотню добрую она опять отвергнет,
Пока не встретит чёрта-близнеца.
Она ждала, по множеству приметам,
Которым ни начала, ни конца:

Со рта вонючего слюна всегда стекает,
Одежду он срывает с бедняков.
Он с виду бык, но на ногу хромает,
И ряд краснеющих прыщей, где нет венков!

Нашли покой все змеи в ней, и редкий
Из жала языка сочится грустью яд!
И брань, и лесть, и смех до жути едкий —
Всё о двуличье в ней не говорят.

Ты думаешь глупа? Она глупа бывает?
В извилистом мозгу всё чётко решено.
Как осьминога щупальца всё ложью покрывает,
И льёт она чернила, – странно и темно.

Любое слово сказанное прежде
Скрижалем станет в тысячах пещер!
Похорони со мной, мой друг, свою надежду, —
Слова составлены, как лучшее колье!

И скажет: больно! – чувство вдруг обнимет
Болезненной вины, что раньше ты не знал!
И, как врачи, безжалостно с больными,
Она, тебя, трофей, повесит в лучший зал.

Зимой, среди картин, и позолот на стенах,
Я кутаюсь в одежды, как дитя.
И одеяло холодом морской Сирены
Меня проглотит, жертвою сочтя.

А перед сном надену грусть и шапку,
И каждой ночью буду я взрослеть,
В коленках дрожь, и в рёбрышках мне зябко, —
И лишь земля сумеет обогреть.

Ну, а пока, любуюсь я той люстрой,
Что чёрным облаком средь яркой белизны
Трещит в ночи костлявым жутким хрустом,
И звуки с тьмою грустно скрещены.

Окошко чёрное ничто не продувает,
Но ветер здесь кружит над головой.
Ах, эта фея добрая, лесная,
Должно быть, кружит надо мной.

Когда б мне знать, что я соскучусь по скандалам,
Неправоте безоговорочной твоей или моей,
Когда красно в глазах, как пред рассветом алым,
И солнца двух глазниц, как мачты кораблей,
Пытаются найти того, кто распростёр бы руки,
И хлынули б дожди, чтоб жадно их омыть.
Глазницам можно всё! Лишь пагубные звуки
Со рта сорвавшиеся надо позабыть.
Ненужный нам костёр обид-воспоминаний
Мне в одиночку погасить не хватит нужных сил.
Но если ты, любовь, бассейн моих рыданий,
Могла бы мне помочь, как я тебя просил!
То сколько б счастья выпало нам в руки,
Когда уплыло столько омертвевших дней,
Что привкус тягостной, бессмысленной разлуки,
Сменился б вкусом сладким на избраннице моей.
Умней профессоров я стал бы в день счастливый,
И все слова, которые налгал тебе со зла,
Связали б нас сильней, чем сладкие рутины
Поклонников твоих, которым нет числа.

Когда лежишь, а лампа светит еле,
могу тебя обнять, а позже поцелуй
коснётся рук, что рядышком взлетели,
и пару слов мне обласкают слух.
Твоих волос мягчайшая пшеница
перенесёт подушкам сладкий аромат,
и ты, и я, на миг мы сможем слиться,
на краткий миг всё станет трепетать.

Работы нет такой, что будет неподвластна
Твоим трудолюбивейшим рукам.
Ты нянчил сыновей, и внуков так прекрасно,
Что кровь твоя, забывши сотни ран,
Течёт в сердцах взрослеющих малюток,
О помню я, как ваш сливался смех,
Но время шло, а был ты добр и чуток,
И наставленьями, не знающих помех,
Ты зёрна истины и братской им любови
Так осторожно в души заложил,
Что благостный поток вишнёвой крови
Им силу дал, и счастьем окрылил.

Лоза тебе послушна винограда,
Но стены крепкие однажды ты возвёл
Под ней, и сделал так, чтобы награда
В дни летние после прихода диких пчёл,
Сама нам в ноги сладкой упадала,
И среди нас ты всё бессмертие обрёл.

Что разница в годах, когда я шлю привет,
В тот магазин, что не далёк от дома,
Я прогуляюсь там в прохладный тёмный свет,
И жарких дней знакома мне истома.

Бродить я рад вокруг двери знакомой,
Откуда ножкой стройною ступив
На свет дневной, противный, как саркома,
Вдруг выйдешь, и зайдёшь, немного покурив.

И птицей красной рядом озарится,
Под облаками ламп и вычурных витрин,
То сердце, что не может не влюбиться
В девчонку стройную, как алый георгин!

Смотри! когда его увидишь в небе,
Беги! Беги назад, иначе я схвачу!
А поцелуй, как знаю я, лечебен,
Но ты его погасишь, как свечу.

Ох, этот женский нрав, он вечно избалован,
Но приодевшись, в лучшем писке мод,
Зайду под видом, будто для обновок.
Никто чужой меня не разберёт,
Но вот хозяин, и я беру кроссовок.

– «О, фея, добрая, скажи, как ты могла
Втащить в свой дом большего чёрта?
Не уж-то глуп, раз за нос привела,
А он, наслышан я, калач потертый!

Я слышу от тебя, что с ним не совладать!
Перевернет от злости дикой мебель,
Ему, наверное, привычнее летать
В предгрозовом и чёрном небе.

Но полюбила ты загадочную страсть
В чудовище поистине хвостатом!
И обнимаешься ты с ним, должно быть, всласть!
И надувается он с розовым закатом!

Теперь и в доме пахнет этой шерстью,
Что у хозяина немыслимых пещер
Веками шубкой служит, помни, лестью
Встречать её способен лицемер!»

Пересказал всё от застенчивой хозяйки,
И как дитя однажды был я удивлён!
Как фея с внешностью загадочной русалки
Способна на предательство племён!

И вот идёт она, а по земле влачётся
Какой-то демон, – он так страшно мал!
В меня ли он сейчас вопьется,
Иль, может, нет, раз утром долго спал?

– «О, друг мой милый, как же я устала!
Беда за ним бежит, и рад он той беде!
Узрела я в нём облик идеала,
А он за кошками, и писяет везде!»

Я видел вечную любовь, которая с восторгом,
Спустя весну и лето, канула в веках.
И подлеца, что козни строит с толком —
Когда тот ангелом казался в небесах.

Я видел, что всегда сильны надежды,
И что за них не страшно постареть…
Что сердце вырывают слишком нежным,
И Зверю подаётся плеть.

Я видел, как кривят лжецы от мёда
Сухой свой, и пустой свой рот;
Тогда убыток ждёт любого рода,
Когда однажды жизнь предъявит счёт.