Дмитрий Гринберг - Случайная встреча

Ты ранила меня своими
Волосами прямо в сердце,
Вонзила в него свои ресницы.
Словно подушечка для иголок
Оно теперь,
И не дождаться поцелуя нежных губ,
Которые ласкает ветер,
И взгляд проходящих в пустоту одиночек.
Ты – Сирена,
Что зазывает в пропасть надежд
И отчаяния,
И бесконечности виток.

Я не любил тебя, тюльпан,
О, как ты был не близок
Сердцу, что розы хитростью сплели венец,
Венец терновый!
Я лепестки душистых роз
Вдыхал, как свежий ветер.
Я упивался красотой колючей.
Но вот, тюльпан,
Открылся мне ты.
За красоту твою плачу монеты…

Мой первый сад стоит под ночью юга,
И куст цветов среди других не спит.
Его днём ранее настигла утром вьюга,
И он не в силах закричать – молчит.

Подле кустов, как малый крест над ними,
Стоит ребёнок – древо – сладкий абрикос.
О как вы стали мне к зиме родными,
Как будто я с рожденья с вами рос.

Уж выпал первый снег, и чтоб весной воскресли —
Мне предстоит убить – всё срезать надо с вас.
И я боюсь, что дрогнет сердце, если
Мой нож коснётся рук, и ног, и ваших глаз.

Ну и что мне с тобой делать?
Сердце моё не спокойно
возьму и закину невод,
вытащу сердце с кровью

Так правит мной тревожность,
Что взгляд стремится в темноту.
А в темноте одна безбожность,
И я от света вниз сойду.

Ты в скалах рисовал иконы,
И написал мою судьбу.
Здесь море, берег, ветер, склоны,
Вода услышит к вечеру мольбу.

Ты вырывал для огнища страницы,
И ты читал меня, как знать,
Должно быть, видя лишь блудницу,
А я пошла за грех твой умирать.

Я – здесь.

Разбила ты сад в моём сердце,
Наступила за летом осень,
И не ждёшь, когда он уходит,
Спишь у меня и не косишь.

Грустно мне думать: отнимет.
Всё отнимает время.
Кто-то плетётся с косою
За теми, кто выбросит семя.

Что мы весною увидим:
Птиц или мух над полями,
Над садом моим под стеною,
Или цветы между нами.

Хотелось ли тебе,
подруга, надеть венок на голову из лавра,
как в древней Греции, и придумав, что ты Дант,
который только что написал Комедию,
упиваться ягодами винограда?
Тебе не надо —
однажды сказала ты —
чтобы тебя видели в состоянии беспомощности,
когда ты улыбаешься, того не желая.
И ты была права. Ибо беззащитны все
перед слабостью,
когда слеза не стоит ничего.
Как мы с тобой.
Ибо осеннее утро дороже смерти,
и жизни.
И если в тебе зреет мысль —
поделись ею.
И ты познаешь счастье,
если тебя услышит
одно разбитое сердце в осеннее утро,
когда опадают листья,
как мы с тобой.
Если бы это была правда!

Вчера я был на кинокартине
о человеке,
который хотел смешить людей.
И они смеялись над ним,
зло смеялись.
Он изменился.
Тяжело его осудить.
Когда я вышел из кинотеатра —
был туман.
Мне захотелось прогуляться в парк,
но я подумал, а вдруг меня встретит
такой же Джокер,
и подумает, что я зло над ним смеялся.

Зимою зимний свой убор
Роняет ангел в вечер тёмный.
И слышит чей-то разговор,
И тихо плачет, неуёмный.

Так обняла его тоска,
Жила здесь раньше где-то мама.
Росли здесь раньше два ростка,
И обнажалась в слёзах рана.

И он по-прежнему малыш,
Уже не ищет жар объятий,
Ступнями встав на кончик крыш,
Давно лишь боль ему понятней.

Внизу лишь град из пепелищ,
Там чёрный пепел, словно камни.
Там сладко спят десятки тыщ,
Уста замкнувшие перстами.

Туда шагнула и война,
И бомба атомная даже,
И заиграла, как струна,
На жилках жителей и краже.

И ангел на ногах стоит,
И маму ждёт, чтоб ей заплакать,
О том, что мир весь тихо спит,
И дождь напалма начал капать.

Я вижу тонкий лёд, и мне идти.
Моцарт успокоит едва,
В твоих глазах лёд,
И мне идти.
Я скажу многое,
И утаю всё.
Ты любишь верлибр,
Это – хорошо. Потому, что я
Разучился писать стихи.
Весь мир – театр!
Тогда я рад, что ты…
Я не знаю, любишь ли ты Шекспира,
Но я знаю, что слёзы – это дождь.
Прости мои будущие ошибки, я
Хотел, чтобы у нас получилось…
Прости мне мои ошибки,
А я прощу день,
Прощу твоих друзей.
Прощу прошлое и будущее,
Прощу деревья,
Прощу то, что скоро мы – земля.
Прах к праху.
Ты сказала:
«А что, если на земле жили только мы?
Всегда.
Что, если вся эта земля —
Это мы с тобой?»
«Что, если все эти океаны,
Это дожди» —
Ответил я.
«Тогда ты должен перестать плакать» —
Подумала ты.

Мне близка ваша поэзия. Я бы даже сказал,
большая часть.
Почитав её, мне о стольком захотелось с вами
поговорить. Вот слушаю сейчас Моцарта,
сплю и слушаю Моцарта. Кажется, снова настал
период, когда я безостановочно слушаю классику.
Последний раз это было года 4 назад.
Я тогда слушал её часов по 20 в день. И когда
занимался бегом, и когда спал. Но Моцарта
я тогда не слушал.
Больше Шостаковича, Бетховена, Баха,
Шопена. Моцарт мне всегда казался слишком
слащавым, что-то вроде Пушкина.
Всегда хотелось чего-то мрачного, типа
Вагнера или Брукнера.
А потом я открыл для себя Вивальди, Брамса!
Но и тогда я не любил Моцарта.
А недавно, так захотелось его послушать.
И я нашёл, нашёл его музыку подходящую мне,
она так органична, как вода и воздух.
О стольком захотелось с вами поговорить,
жаль, что вы не любите письма.

Живу я летучим голландцем,
Голландии нет под пальцем.
И умираю весною,
Тебя нет рядом со мною.

Слышу в буре странных дней,
Что не мил, и как беда!
Ты не хочешь быть моей,
Есть ли смысл любить тебя?

Есть жёны, которые говорят:
«Даже если он захочет расстрелять весь мир…
Я буду стоять за его спиной и молча
подавать патроны».
Это сказала Ева Браун.
А есть матери, которые подают патроны
своему сыну,
чтобы один – убил второго.