Лера Банина - Сойди со мной с ума. Поток мыслеслов (2013—2021)

Не любая готова такого его терпеть.
Но бывают совсем влюбленные, хоть дрожи,
не заметят черствой такой души.
И совсем бескорыстно будут тебя любить.
Только с ней ему не хотелось столько курить.
Зарываться в словах придуманных для вершин
тех вершин что не стоят одной гроши
и что сверху больше похож на надгробный крест
чем на Эверест.

Говорил ей – «Я конченный эгоист,
мне плевать на всех, только я в этом мире есть.
Меня с детства учили прямо по головам,
и сгори хоть весь свет дотла,
только я был бы свеж и чист.
Не водись со мной, девочка, не губись».
Она громко кричит ему – «замолчи» в ответ
и садится рядом уткнувшись в его плечо.
«я лечу тебя – говорит – лечу».

Что сказать, она любит его давно
и, наверно, думает, что не зря.
Она пишет ему письмо от руки,
отправляет и радуется тому,
что прочтёт он лишь до середины
седьмой строки,
а потом отложит в подвальные уголки
пылиться на серых полках его бардака.

Он встречался с ней вечером каждый четверг в шесть.
Они пили кофе, он слушал её рассказ,
и каждый раз с прикрасами или без
он был лучше историй всех,
каких слушать ему когда-нибудь довелось.
После он провожал её не торопясь.
Они шли, и собственный стук подошв
отдавался у них в головах.
Он сказал ей однажды – «Мисс,
я вчера отдал пачку денег
одному бедняку, колись
как ты сделала так, что конченный эгоист
стал вдруг человек».
А она в ответ «ты лечись, лечись…
наша встреча, это не просто так…

А ты – кит, который попросту инвалид.
Не плывет, океаны не бороздит
и откашливает кислород.
Что с тобой мой преданный кашалот?
Больших рыб немногим дано сломить,
но отчаянных подстреливают быстрей.

В нём всегда бушевали северные ветра,
и горели костры, и искры неслись в глаза.
Он рассказывал всем,
как пахнет полуденный зной, и как спать
укладывает своих детей мать.

Как роса будит землю с утра, а во тьме
освещает дорогу тем, кто теряет свой путь,
желтый луч, бескорыстно даря свой свет.
Как ночами люди умеют любить,
заставляя время медленней улетать,
чтобы встречи ещё хоть на миг продлить,
хоть ещё немного за руки подержать.

Но какое дело им до придумок кита.
Вот есть воды, еда и сеть,
в которую лучше не попадать
если не хочется умереть.

А ты, кит, который попросту инвалид,
Не плывёт, океаны не бороздит
и откашливает кислород.
На дне томной скалой лежит
и мечтает, когда бесконечно прекрасный луч
его заберёт.

Пересилить бы подошедшее к горлу
отчаянное желание искреннего, людского счастья.
В поиске благополучия, мерцающие отголоски
человеческого обличия,
сражаются за своё место под чем-то обогревающим.

Прислушайся,
повсюду звук подошв, отбивающих ритм
претенциозной порядочности.
Слишком гордые,
не опуская гОловы, не видят, как ногами
свой же город
затаптывают до пустоты.

Эти лица похожи на рваные газетные листы,
где правда, а где журналистский блеф
уже не разобраться.
Кто с удавкой на шее,
а кто удав по профессии.

Великое равновесие,
трактованное по определенным канонам,
созданным в уголовном
и вне уголовного кодекса твоей страны.

Галстуки затягивают туже, улыбки шире,
в прямом эфире раздача правды,
ломающей твоё представление
об этом мире.

Ты – шестерёнка
огромного мегаполиса крохотный уголок.
Ты в юности дотла выгорел,
переболел всеми выводами.
Теперь, эдакий тридцатилетний выродок
уже доживающий свой отведенный срок.

Эй, ты! тот, кто носил цветные рубашки
и в мечтах бытовые проблемы жёг!
ты проиграл,
как и сотни других
ты сдался и
проиграл, дружок.

Это время фальшивых денег
и девушек по щелчку,
барных стоек по пятницам
и дорогих машин.

Если осталось что-то ещё от твоей души,
убегай и прячь.
Эти человеко-перерабатывающие машины
не оставили тебе шанс.

Приходи, поплачь
и горбаться дальше.
В старости, думаешь, отдохнёшь?
Жаль, что не доползёшь
и до пятидесяти шести
с таким ритмом жизни.

Услышьте, прошу!
Не убивайте свою мечту!
Не дайте убить свою мечту!

Всё, я ни слова больше об этом
не напишу.

Я уеду туда, где не будет исповедей,
безграничных радостей и наслаждений.
Я там буду сама с собой искренней,
снимая с себя кольчуги и невидимые ограждения,
молча, чувствовать миг свободы необходимой.
Я запрусь в шкафу, с деревянной скрипучей дверью,
новый приступ просто перетерпеть.
И не ищите меня,
уставшую от падений,
я начинаю тихо и глухо петь
свою спокойную колыбельную.

Ваши руки не греют, увы, меня холодную.
Прикосновения – до самых внутренних органов,
в легкое землетрясение мира моего,
предвещает каждый небрежно вылетевший слог.
Мой гордый человек-недотрога сегодня злой,
сидит внутри и строчит короткий итог
ранивших его слов и жестов.
Никаких разъяренных текстов,
так, небольшие очерки
о преодолении
новых страхов и старых, детских,
заезженных, взятых за правило, стереотипов.

Тебе пора повзрослеть,
может тогда поймешь
всех этих напыщенных типов.
не подходите ко мне,
Я же кидаюсь, как дикая,
только сразу и не заметить.
Что до моих дел и быта,
я справляюсь пока еще с потоком,
когда потолок станет совсем впритык,
я возьму молоток
и дыру с планету,
большую такую планету,
продолблю на короткий срок.

Закрывая глаза под утро,
хочется просто теплого лета
и чтоб бежать никуда не надо,
и чтобы просто меня услышали,
и поговорили со мной шепотом,
по душам…