Лера Банина - Сойди со мной с ума. Поток мыслеслов (2013—2021)

Грохот улиц
рушится на него,
как заядлый, дрянной мотив.
Он идет
и красочен его путь.
Он привык жить,
а не существовать.
Он привык заступать за грань,
искать суть
и не важно, в какую грязь
для этого нужно лезть.
Там, где закаты славятся чистотой,
сам становишься ничтожно мал,
там, где обрыв, где водный шквал,
где непроходимый лес,
невероятный градус минусовой,
Он шёл и пел
и свободный ветер ему подпевал.
Он из тех чей взгляд как софит,
как приятный утренний свет.
В нём дети видели своего
и любое живущее существо
находило спокойствие
в теплоте его рук
Он уверен был, что когда-нибудь полетит.
Он из тех, кому чистота души
важнее твоих одежд.
Те, кто встречали его с улыбками на лице,
провожали другом или отцом,
уроком усвоенным до конца.
Ему был не виден страх.
Километрами измерялись его пути.
Время казалось чем то придуманным
и неважным,
но страшно тикали в голове
неумолимо стремящиеся к концу часы.

Он с обрыва летел.
Он ведь знал, что когда-нибудь полетит.

Ты услышь его песню.
Она звучит в тишине,
глубоко у тебя в душе
он ушёл, но оставил свое тепло
каждому,
кто прислушался…

Хочется проще,
но думается так ноюще.

Хочется тише,
но не снижаются децибелы.

Я заболею
меня упекут в лежбище
моих истерик.

Там и похорони.

Почему снова печаль
печатью на лицах,
ошибкой в моей тетради
твоя очередь появится
и снова все полетит к чертям.
Так нечетки осенние переулки
мы – гордые два недоумка,
переберем пару сотен книг,
с несколькими сплетемся судьбами,
и снова окажется всё не так.
И сорвется ночной звонок
с телефонной трубки,
и опустятся твои руки.
и этим осенним утром
долетит до меня с ветром
твой сигаретный дым.

Рыжий кот откроет свои глаза,
от шума проснувшегося вокзала.
Солнца ласкает усы его
и походкой, важного генерала, из зала в зал
он прогуливается не спеша.
А здесь маршруты до Красноярска по понедельникам,
до дальнего Севастополя по вторникам и четвергам.
Кот не знает о днях недели.
Он отыскивает людей,
с видом совсем потерянным
и прижимается рыжим боком
к их, холодным от снега, ногам.
Кто ласкает его, кто сгоняет с места.
Своей теплой шерстью он пытается
подарить хоть немного счастья
для уставшего и потерянного тебя.
Не всегда он жил здесь.
Раньше имел свой дом
с подоконником белым,
ежедневным завтраком и большим ковром.
С хозяином, который любил его,
и за шеей почесывал перед сном.
Но однажды коробка,
холод, улица и вокзал.
Ничего не успев сказать,
он остался совсем один
на той улице замерзать.

И вот который год,
средь толпы народа,
ищет человека рыжий кот.
Зарываясь лапами под лавку,
он мечтает о его руках
и мурлыча засыпает сладко.
и красивей нет историй
в тех кошачьих снах…

Если ты доживешь до моих медалей,
которые пока мне никто не дарит
и в руках не дают держать,
собирай все свои вещи,
все свои заученные отговорки,
о пробках, сложной работе и злом дядьке,
в черном галстуке, в той конторке,
где платят тебе копейки,
и приезжай на последней маршрутке,
собирать остатки
моей глупой нежности,
так и сидящей в ожидании
одного драгоценного самородка.
Своей гордостью зажимать не буду,
так уж выйдет, что, может быть, не осудят
и дадут свободы на глоток больше,
чем оставшимся утопающим за бортом.
Может слишком самонадеянно,
но за свои идеи
я готова и в огонь и в заледенелые
человеческие тела,
без страховки и надежды на понимание…

Научилась ежедневно стирать белье
звонить маме, и быть счастливой
в бесконечных очередях.
Повзрослела. Сказали, что расцвела,
но тебя, кретина, от себя не оторвала.
Так и лезешь в пустой квартире
в мои мысли и яростно вылетающие слова…

Во мне всхлипывает по вечерам
мученица, лирическая героиня.
Я б убила ее,
да побеждает жалость к ущербным
вымученным, истошным фразам,
да складно сложенным предложениям
и словам.

Знаешь что поняла?
Всем интересен процесс падения,
какой остроты финал,
сколько кто синяков набил,
скольких бросили на коленях,
махнув рукой,
скольких попросту оставили
в одиночку, себя доламывать
пополам.
Всем плевать, кто из них поднимался
и продолжал свой путь.
вот когда споткнутся снова,
тогда будет о чем с народом потолковать.

Я не знаю, как люди выбирают себе людей
от вида которых неизмеримое счастье – затем провал.
и ладно, если бы сам этих извергов выбирал.
так они придут и запустят корни свои
в тебя глубже, чем укутан в земле дорогостоящий минерал.
Голова болит думать уже о том радужном «если бы».
это все периоды становления, от непреодолимого желания,
до забытого в глубине пробела,
постоянными выстрелами напоминающие мне
о своем жалком существовании..

И вот если ты доживешь до моих медалей,
приезжай ко мне за кусками нежности,
накопленными годами.
Я тебе все отдам.
И тогда свободная, дышащая кислородом рана
обернется шрамом маленьким на колене
и душе станет легче,
хотя бы на двести грамм..

Она пишет в своём письме:
Знаешь, мне кажется, стало хуже.
Меня прошлое душит, и всё тревожнее
я смотрю на людей с улыбками на лице.
Качусь в самый низ. Не спастись мне
из лап вынужденных границ.

Смиряюсь с обыденностью
и не трачу свой данный лимит радости
уже много лет.

Яркость красок меркнет у меня в голове,
как тухнет в ночи свеча,
а тот человек, рядом с которым
даже самый черный пейзаж
отражал безграничное звездное небо,
оказался не крепче
хижины, из веток сухого клёна.

Одна спичка и не останется ничего,
кроме черноты на руках опаленных.

Я взрослею с неизмеримой скоростью
и это самое верное доказательство
моей внутренней нищеты.

Защити меня Боже.
От меня же, прошу, защити…

Закрывает конверт,
ставит печать.
Адресат – бесконечное троеточие.

Отпускай на счёт три в пустоту.
Лёд и кровь, обжигая
по венам льётся.
Столько нежности
остаётся в нас продолжать цвести,
столько солнца.