Любовь Сушко - Шарм серебряного века. Филологиня

И лишь художник, друг твой по несчастию

Вдруг вырвал душу из нависших грез.

О бедная, ждала ли ты участия,

Мир полыхавший приняла всерьез.

А страсть в костре неведомом сгоравшая

Была началом тех ужасных бед,

И все еще чего-то где-то ждавшая

Смотрела ты на призрачный рассвет.

И в этот миг прощенья и прощания,

Как далека была от торжества,

И лишь еще звучали так отчаянно,

Последние жестокие слова.

В лунном свете замок утопает.

И летят ночные мотыльки

К люстре, где она еще сыграет

Эту песнь и тоже улетит.

– Будет бал, вы слышали, мой милый,.

Император грустен так и нем.

Только страсти бешеная сила,

Только звать меня назад зачем?

Говорят, безумец, он стрелялся,

Гению прощают все опять.

И ко мне он в полночи являлся

А просил, о чем? Да как мне знать.

Я ему велела отправляться.

Я устала от внезапных мук.

И во сне он будет мне являться.

О мой милый, мой далекий муж,

В лунной свете около рояля

Замирает, гибкая спина,

А лица ее я не узнаю.

Не увижу как же там она

Хороша была, смела, крылата,

Покорила этот высший свет.

И ушла растерянно куда-то.

А поэт? Дуэль, да он поэт,

И терпеть не станет, и пророчить

Он умеет, что ему хандра.

Он стихи напишет этой ночью.

Чтобы утром прохрипеть: – Пора,

И растает где-то и оставит,

Лишь долги и дивные стихи.

Женщина корить его не станет.

И соната лунная звучит.

И опять над миром, как расплата.

Страсть, и молний дальних дикий свет.

И дуэль, остановись, куда ты?

Поздно, ангел мой, убит поэт.

И в порыве бешеного вальса

Не могла поверить в то графиня

И шептала, но кому: – Останься.

Он меня вовеки не покинет.

И Демон, сидящий на склоне горы,

Все слушал и слушал Поэму экстаза.

И жизнь его снова до этой поры,

Неслась в поднебесье, и каждая фраза,

И каждая нота была так горька,

Что впору от горя ему задохнуться,

И вдруг проступила иная строка.

Лиловые краски, и он оглянулся,

Над краем обрыва поэт замирал…

Прекрасный, печальный, таких не бывало.

Очнулся, когда Пианист доиграл,

Смеялся и плакал наш Демон устало.

Что это? Поэма Грозы и Огня,

И века начало в преддверье финала.

И смотрят и смотрят они на меня.

И только Поэмы экстаза им мало.

Творцы в этой бездне угрюмых страстей

Жестокого мира едва ли осилят,

И Демон спустился к Тамаре своей,

И крылья беды распростер над Россией.

А там Незнакомка грустна и мила,

Такая небесная или земная,

По углям она в эту пропасть пришла,

И вновь воскресая, и снова сгорая.

Она нет, не ведьма, богиня любви

Все слушала этой симфонии ужас.

И только сгорали, сгорали вдали

Три гения темных, три горестных мужа.

И в пламени этом восстанет мираж.

В печали останется только услада.

До неба подняться и в горечи фраз,

И в ужасе звуков в плену звездопада…

Я люблю в эти снежные дни у огня оставаться,

Там такая симфония снова взлетает и тает.

И снежинки порхают в глуши в ритме венского вальса.

И какие-то тени в зазеркалье моем возникают.

Снова бабушки лик, и за нею стоят незнакомки,

В этом мире снегов они снова все в белом прекрасны.

– Мы к тебе на минутку, и ты нас такими запомни.

И смотрю в эти лица, и вдруг мне становится ясно.

Что незримые нити сквозь вьюгу ко мне протянули

Наши добрые пряхи, стараясь их всех показать.

Мы не можем забыть, за черту так легко вы шагнули.

Только в этой метели все будут они танцевать.

Кто там снова сердит. Что еще с нами может случиться?

Только вальса порывы, и сила земная огня.

И душа моя снова, как легкая светлая птица.

Уплывает за ними, и хочется дальних понять.

В эти снежные дни, не страшат нас с тобой расстоянья.

И усталое время не имеет той силы в тиши.

И в печали метели, улыбаются мне на прощанье.

Гаснет тихо огонь. В небеса им усталым спешить.

Мы прощаемся нынче, но встретимся снова, я знаю.

Тихо бабушки смотрят, и ищут ответа вдали.

И в мерцанье огня я поэму свою сочиняю,

О веселой Надежде, о светлой прекрасной Любви.

И снежинки порхают в тиши в ритме венского вальса.

И какие-то тени в зазеркалье моем возникают.

Я люблю в эти снежные дни у огня оставаться,

Там такая симфония снова взлетает и тает.

Цикл" Легенды серебряного века»

Увижу я, как будет умирать..

А. Блок

Все женщины застыли у двери,

И дождь до нитки вымочил прохожих,

Там улицы, аптеки, фонари,

Но этого увидеть он не может.

И строчки замирают на устах,

Мать и жена внезапно примирились,

И остается пустота и страх,

Как горечь и тоска, как сон и милость.

Кармен танцует где-то в небесах,

Он Снежной маски видит очертанья,

Но остаются пустота и страх,

И вой сирен, прощенье и прощанье.

Лет через сто он так же дорог всем,

Нет, все не правда, там еще дороже,

И в свитках ненаписанных поэм

Лишь палачей отчаянные рожи.

И гул страстей стихает, и молва

Теперь бессильна разбудить Поэта,

Душа летит туда, на острова,

И храп коня, он написал про это.

И женщины отчаянная страсть,

Все это было, но ушло куда-то,

А остается призрачная власть,

Как пораженье, горечь и утрата,

И поцелуи Снежных королев,

И ревность королей, все это было,

Но он несется в пустоту скорей,

Там вечность и Луна нет, там могила.

Дорожки лунной смутные черты,

Стон матери, жены немая сила,

И поцелуи, бездна высоты,

Все это было, да, когда-то было.

Усадьба сожжена, нет силы жить,

Никто не сможет возвратить былое,

И только смуты призрачная нить

На миг глаза откроет, и закроет.

За ним во след рванется Гумилев,

Томиться остается две недели,

И где-то там, среди чужих пиров,

Продолжат диалог, и в самом деле

Ничто Поэтов не спасет от тех,

Кто и двух слов связать потом не сможет,

Они ушли и, слыша Музы смех,

Он оглянется – жутко и тревожно.

Там женщины застыли у двери,

Смерть впереди, но как она прекрасна,

Ее он выбрал, черт их побери,

Для них печаль, а для него-то праздник.

Необъяснимо, что им объяснять?

Неповторимо – лунная дорожка,