Александр Строганов - Стихи

Так вот в этой тетради при всей немоте,
При унынье затей и несчастье напрасности
Начертал, видно, спьяну, один грамотей:
Пусть утра туманны, но жизнь-то прекрасна.

***

О, как я грешен, Господи, мне даже снится пыль!
Я грешен тем уже, что собираю звуки
На складках, в ржавчине иль в хромоте посыльного,
Пропахшего подъездом и разлукой.

Я грешен тем уж, что припоминаю
И правлю репортажи с робких этажей,
Где шаркают и шьют, и пасмурно обычно, и светает
Чуть позже, и зевают в неглиже.

Я грешен. Прячу тишине в карманы
Сухарики и ухожу не помня луж,
На гул жилья, на кашель к океану,
Где вихрем огоньков улитки душ.

Мой грех, мои труды есть воплощенный случай,
В них все – поминки по наивной чехарде.
Когда нарядные еще великомученики
Влюблялись и не ведали пределов.

В грехе моем еще музыка спорит
С гармонией ступенек и шедрот,
В нем вечер – дом, охота – горе,
А завещание – звуков хоровод.

Доченьке Наташе

От невзрачности до звона
Загулявшее окно
Тешит рамочкой казенной
Свет и воздух заодно.

Запускай свои узоры
За подкладку колготы,
Ветер – Юлька-беспризорник
С амулетом золотым,

Мой танцовщик, мой затейник,
Ни на йоту не взгрустнув,
Слаще птичьих колыбельных
И кудряшек стеклодува

Так заходится лазурью,
Что в случившийся провал,
Прямо в комнату от бури
Шкипер прячет свой оскал.

Здесь из тюля и повязок,
Платьев, ниток, пестроты
Соткана изнанка сказок,
Опахало доброты.

И сопит, перебирая,
Ветер тень, как плечики,
И из свиста вырезает
Моцарт человечков.

В. Дремову

Фонари дороже денег
Вдоль проспекта по субботам.
Хоть пустые, хоть хромые —
Пешеходу утешенье.

Не молитва на коленях,
И до ночи не забота.
Рыщут кровь не комары.
И совсем не прегрешенье —

Жалость вдоль домов старинных,
Уксус странного совета,
Наслаждение не сбиться.
Вещий сон – в кармане нож.

Страх за Лялечку в витрине,
Что оставлена без света.
И не спит дурная птица —
Головы не повернешь.

Нужно, нужно осторожней,
Умереть – совсем не важно.
Неженатый, моложавый.
Засмеется – не сберечь.

Пусть шуршит в углу сапожник,
Пусть вина не видит бражник,
Глобус сразу оживает,
Стоит лампочку зажечь.

***

Терпение, мой друг, отменная черта,
А я боюсь воды – она живая,
И кромочка белесая ее – черта,
Что отделяет жизнь от выживания,

И губки на бокале – это смерть.
Не женственна, но жертвенна помада.
Мне холодно в колодец посмотреть,
Когда, я знаю, тишина громадна.

Какие метки оставляет па душе
Всепоглощающее отражение?
Как жалок я, когда я в неглиже
Настраиваюсь на преображение.

Каналы, колоннады, купола,
Колокола, я уши затыкаю ватой,
Я плачу, ибо знаю – боль плыла,
А не ступала стрелкой циферблата.

Терпение, мой друг, отменная черта,
А я страшусь разлук, когда невнятно
И медленно, когда ты заперта,
Вода, ты подступаешь к горлу, и понятно.

Ты обозначишься той жуткой бороздой,
Которую со стороны еще не видно,
Но все же есть уже она, и дом пустой,
Как барабан гудит, и ангелу обидно.

***

И коль скоро пост сладкоежки ленив и непрочен,
И каплями тонут надежды на добрые ночи,
И поиски дома – всего лишь овал забытья,
И пахнет больницею скатерть небытия,
И теряется суть, как теряется зрение,
И детали спросонья разъедены сожалением.
И как не зарекайся, на скулах болезни роста,
И песенке в месте присутственном вовсе не просто,
И покуда измена – не чудо, но дрожь новолунья,
И старшие немы, и старость уже не волнует,
Война не закончена, и подворотни в пристенок играют,
И нищий в авоську державу свою собирает.

***

Затем, что треск незабываем,
И выгорают светляки,
По окнам мокреньким трамвая
Невидимые старики.

Затем, что не прозрел котенок,
И ноченька до искр из глаз
Темна, знакомый ваш спросонок
Сощурившись дрожит от сглаза.

Затем, что мусульманин чай
Коварно обжигает рот,
И златоглавая печаль
Простой чернильницей живет,

Затем, что ягодки – отрава,
На сером злые огоньки
Цигарок, забулдыги равно
Рыжебороды у реки.

Затем, что крутятся Петрушки
Убивцами, как петухи,
И жизнь жужжит, снимая стружку
Лиловей рыбьей требухи,

Во мгле, как листья отлученные,
В своем несчастье двойники,
Плывут на свет водою черною
Мои веселые стихи…

Вступление

Откуда эти звуки у дождя?

Все очень просто. Предположим,
Я в немоте и послевкусье в изголовье света,
В кромешном уголке. На кромке Света. Из прохожих —
Лишь птица воробей и обращенная газета,
Созвучная простуженной воде.
Чудно и сладко высоте
Не спать в безмолвии вельможном,
И пауза на музыку похожа.

Легко. Но стоит руку протянуть
Или непредумышленно коснуться взглядом
Дневного – судорога золотая, суть
Причастие и торжество, и мед, и яд.
Взъерошит, поцелует, полоснет, и в дуракавалянье
Заворожит беду, и ляльки, и цыгане,
И белый цвет, ресницы не сомкнуть,
И красный цвет, уста не обмокнуть,
И не бывает ночь,
Еще затей не счесть, и благ, и проч.

Закрыть глаза. Чужое. Все же нежность
И возраст мой, и мой Рахманинов не могут рассмеяться
Так. Вечерняя душа их – отражение надежды,
В наклоне головы, во вздохе, в вариациях,
В посыльном, растерявшемся в дверях,
В его промокших письмах, в сентябрях…
Каденции души неуловимы и стекают
Не повестью, но памятью в пространство, тая

Как аромат. Как дождь.
Как летних отголосков ложь…

Да. Осень. Ранняя. Витает
Божественного рукоделья дрожь…
С девятой цифры. С сентября. Я начинаю.

Дождь.

Привет, Сервантес. Серебряный. Болеро.
Пронзивший кошару копьем одиночества.
Таверна за поворотом уснула. Зеро.
Спит поколение без имени-отчества.

Фонтанами голубей не балуют на площади,
Шутят, как будто полощут белье на реке,
Впрочем, белье на реке уж давно не полощут,
Не пьют лимонад – не тот этикет.