Александр Строганов - Стихи

Желание спать. Но не спит он во сне.
Он – слепой. Улыбается только и слушает
Скорбь религий, одышку пустынь, боль растений,
Матовый треск кораблей вислоухих

Под грузом бочек, торговцев, актрис, жеребцов.
Их площадную брань, комплименты и стоны.
Его мучает гул беспробудных голов их.
Копошение тел, нетерпение лона.

В нем живет, путешествует, старится зной,
От которого гибнут колоссы под палубой.
В нем машины искрятся, не зная покоя,
Барабаны беременные пустотой,
И болезни чужие, и гости незваные.

Тридцать лет. Лебеда. Бормотание пустое.
Встретит утро ль голодный ковчег или сгинет,
Он не знает, и не пытайте, не стоит —
Он пойдет и напьется, а вам будет стыдно.

***

А бывали еще времена,
Когда ветер за юность дарил поцелуи,
И взлетали лихие от ласк племена
С околдованных улиц под купол июля.

И, казалось, купанию галдящему нет
Ни молвы, ни пределов, ни утренних ссор,
Сверху дранью казался опасный запрет,
И, казалось, следил лишь кошачий дозор.

Были легкими боги без слов и имен.
Были винными тучи, прозрачными числа,
И потехи прощал, точно Лир, небосклон,
И, как Гамлет, глазастый простор был неистов.

Как везло! Как искрились во тьме письмена,
Как дрожали разбега горячие крыши?
И шуметь бы еще, да прошли времена,
И слетают провалов афиши.

***

Черпали. Поутру из кружек звезды пили
Посапывали Эльфы, коленочки поджав.
Застенчивый узор со сна, еще не в силах,
Стелился над водой, мерцая и дрожа.

Из заперти отпущенное каторжное зрение
По сполохам петляло, захмелев от новизны,
И вожделенно расплетало косы безвремения,
И вдохновенно забывало варварский язык.

Ступали, не страшась уже невозвращения.
Нащупывали тропы неземных зверей.
И выстывала тишина как высшее терпение.
Казалось, ярче прежних дней,
День занимался.

***

За вашими окнами, юноша, божественная кутерьма,
А ваши цветы задолго возделывал садовник Глюк,
А дальше, там, где дождь, домики, домишки, дома, дома,
И качает ветер придуманный за каким-то чертом крюк.

По прошествии тысячи лун, юноша, вы – нечаянный человек,
Но это потом, далеко, а сейчас вам забота – мечты
Да сомнения, навроде того, был ли уместен ваш смех,
Да одно увлечение, довольно серьезное, влюбленность почти.

Конечно, когда-то ваши терзания, юноша, обратятся в дым,
Ваш ангел когда-то забросит колчан и лук,
А пока наслаждайтесь, балуйте, ходите босым
И не забивайте себе голову вопросом, зачем этот крюк.

***

И в парикмахерской, где желтый дух повинной,
И в навсегда связавшей линзами аптеке
Нет Рождества. Здесь все непоправимо
Смирно, как замужество калеки.

Из этих комнат строятся скитания
Пустые и огромные. От лета
Не уберечься в них. Нежданно
Не появиться, только что посмертно.

В них насекомые насмешливы. А впрочем,
Здесь нежны руки и степенны платья.
И апельсин в хрустальнейшей сорочке,
И в зеркалах печаль особой стати.

Впрочем, здесь приют, не теребят чужие
Чужих за мыльность дней, за слух, за слабость.
Здесь губы только что живые,
И забытье как будто шалость.

Нет Рождества. Но провидение
Здесь также не окликнет из окна.
Храни же, Господи, за всепрощение
Безвременные, безответные дома.

***

Чем не полночь взгляд, полон вечности,
В счастье своем разуверившегося.
Высчитавшего беспечный стук
Каблучков от потех до посмешища.

Чем не полдень дом поднебесный его
С ледяной колыбелью под лестницей,
С легкими ласточками наверху,
Прелесть сплетать осмелившимися.

***

Перебродило все. Сомкнулось и переплелось.
Неповоротливая Азия в лиловых шалях
В окошко для похлебки видит гроздь
Живую виноградную. В расшитых далях

Фонарный путь влачит холодного жука
К Европе, захлебнувшейся в туманах.
И цепенеют, наблюдая чужака,
В степях провяленные истуканы.

Смерть отступила. Женский хор
Водой речною стал, но лодочник не слышит.
Он сам остыл, но жестом вызывает с гор
То облако, что лодочника ищет.

На севере ленивые цветы
В оправе солнечной совсем погасли,
Лишь долгие белесые мечты их
Остались на ресницах плаксы

Вьюги. Вмиг мгновения замело.
Неосторожных птиц совсем не видно.
Не видно пирамид. Ах, как тепло
Теперь деревьям и покинутым.

Санкт-Петербург

Молвой и волею вода полна
В долине ламп, голубок и полуподвалов.
Из ливней вызволенная волна
Влачит большой улов с величьем вала,

Смывая плеск полуденных каналов
И клей с оскала кукольных коней,
Вода, как корь, капризничает в малом,
Лавиной в нескончаемом клокочет. В ней

Малокровного вельможного творения злей
Иные волосы Светлан оплакавших. Иные
Теперь уж лики в ветхих платьях лицедея
Волнуются не мертвые и не живые.

Все – вымоленный голос с запахом полыни,
Со шпилями догадок, кадыками непогод,
И огоньки жилищ на самом дне, на глине,
И долгий след от слов чахотку выдает.

***

Великомученица трав и суеверий,
Красавица провинция, не милостью,
Но важностью вы взволновать умели,
И на глазах у вас не веселились —

Не смели. Пряничную старость
Сулила тем, кто вас любил,
Разлука. Нищета ж, терзаясь,
Теряла мужество и пыл.

Долготерпение мальчиков на хорах,
Прекраснодушный плач сестер
Вы стерегли булавками на шторах,
И в письма запирали вздор.

Ваш бал – безмолвие и пустынь,
Вольноотпущенниц покорные фигуры,
Что снегом ослепленные искусно,
Обнявшись, ждали польки на котурнах.

Засим крестообразны и безгрешны
Печали, коих тенью вы касались,
И, в благодарность нянчившим надежду,
Навеки скорлупа в степи осталась.

***

Ах, Сибирь! Твоих подневольных иноков,
Битых, со злыми голубиными глазами,
Будто бы тризна трафит спиртом синим,
Да словом сорным, да светлыми слезами.

Будто ненасытны воронки тоски их как рак,
Тянут взасос свист, и свары, и выстрелы,
Будто бы в рабстве рек их зеркальный знак,
Крест беспамятства, узел неистовства.