Леонид Вариченко - С царём в голове. Мастерская современного каприза

Бабуля с четырех-то летней внучкой

Сбирали губки дудкой, деньги кучкой,

И ждали, потому, просить грешно.

Но как же там, в Ореховом, родня,

Мартына тетки, добрые к обеду?

Полина умерла почти, что следом,

От жара вдруг, и был недуг неведом,

А Дуня жизнь решила поменять.

Обузою девичество сочтя,

Да на седьмом критическом десятке

Скакнула замуж, видимо, за взятку —

Мальчишки на старух богатых падки…

И Лиду видеть в гости не хотят.

Вы спросите, а где же царский приз?

Ведь бирюзою можно было, смело

Манипулируя, поправить дело.

Служанка Катька: с петухом пропела,

И унесла кокошник – весь сюрприз.

А Николаше просто и сказать

Забыли – есть, мол, и сестра малая.

В торгашестве с казачеством пылая,

Мальчишка рос. Нет спроса с Николая.

Я о другом хочу здесь написать.

О том, что в суете рубежных лет

Страна все больше делалась богата.

И в том Маруся – факт – не виновата,

Заслуга есть ее другого брата,

Другого Николая. Жив секрет!

И к Стружкиным явился человек.

Принес шкатулку бронзы в каплях лавы.

В ней пенсион с печатью, не без славы.

Он помнил мазь, не критикуя нравы…

И сразу наступил двадцатый век.

21. (Не по дням…)

На сказках о попе и о Балде

За шесть переросла уже Мария

И радости сама себе дарила,

Не мямлила в дому и не шустрила,

Была полезна в бытовом труде.

Семье пришелся кстати пенсион,

Вздохнула бабка Стружкина от бдений,

Не вдумываясь ни в природу денег,

Ни в вечность их. Лишь строго ежеденно

Вела им счет и тратам всем резон.

А мы о сказках: коли был Салтан,

То и Гвидон не затянул явиться —

Мария по стопам той небылицы

Росла и телом, и, чему дивиться,

Умом, который не принцессин дан.

И различала цвет она и тень,

Добро и зло, где много, и где мало…

И в бочке пресловутой тесно стало.

Вслед за шестью, чтоб не тянуть мочало,

Переросла, естественно, за семь.

И чисел знала, минимум как, сто,

И «Отче наш», и уж алфáвит споро,

И во дворе не занималась вздором.

Соседи и знакомые без спора,

И Лидия Иванна знали, что

Пора бы ей в гимназию. Но как?

С семи годов! И это очень строго.

Никто и даже бабушка, ей Богу,

Не знал, что так серьезно и надолго

Нагадит со своей опиской дьяк.

В бумаге цифра – прямо, как клеймо!

И не докажешь, что ребенок хваткий,

И что давно пора жевать тетрадки.

Когда не помогли уж даже взятки,

От Императора пришло письмо.

Директорские грубые уста

Письмом свело, как смоляной породой.

Приказ был исключительного рода,

И осенью, как раз, второго года

В гимназию она была взята.

«МАРИЯ СТРУЖКИНА». Фото 1913 г.

22. (Шишка)

Была способна Маня к языкам:

Французский и английский, и немецкий

Штудировала въедливо, не детски,

Древне-церковный относила к мерзким,

Но скрыть умела все от классных дам.

И не вела она особых дружб.

И дети, ей подобные, не редки.

Домашний круг, уроки и отметки.

Последние весьма в журнальной сетке

Сулили в сумме, скромный пусть, но куш.

Вот-таки в пятом, например, году

В гимназии вдруг стали суетиться.

(Она имела патронаж царицы.)

Сам едет!!! Смысл имеет подучиться

И оказаться в видимом ряду.

Директор не дурак был, «миль пардон»,

Врата открылись перед Николаем.

Пес ни один по-русски не залаял,

Портрет был в срок, и дворник – «дело знаем» —

Алису утром «вздернул» на фронтон.

Довольный Император весь в усах,

(Царица на портрет была похожа),

Шел по рядам к отличницам, и что же:

У края лба, лоснясь под белой кожей,

О ней уж он не помнил, но – краса —

Сиял его японский «сувенир»,

Неизведенная и мазью шишка.

И будь среди встречающих мальчишки,

И страхом не сдержало бы интрижки,

Но дисциплина – девочек кумир.

Помазанник при полной тишине

Хрустел начищенными сапогами;

Ни шевелька, ни носом, ни руками,

Отроковицы про себя икали,

И лишку подышать вело б к вине.

Лишь Машенька, наивная душа,

Увидев шишку, охнула, как дома,

И будто бы с Царем давно знакома

Кивнула головой. Не надо грома —

Директор сполз «в ударе» не спеша.

23. (Шаляпин)

Был март, во всю теплело, и хотя

Опять мятежники пытались лаять,

Весна была от края и до края,

И злой курьез с визитом Николая

Не отразился на судьбе дитя.

Он сам смеялся, в кабинет придя,

И воскресив директора подарком,

«А звать как?» «Стружкина Мария», – каркнул.

«Остепенится, не беда, до брака».

И, как приказ, слова глаза едят.

«Как отчество ее-то, бишь, скажи?»

«Мартыновна! Кем был, не помню точно…»

«Я знал его, он помогал нам очень.

Спасибо за портрет, похож и сочен.

В театр детей сводите для души».

И вот, они уже идут в Большой.

И старших, и прилежных это право.

Не всяко воскресение кроваво.

Мария среди них, скромна, как пава,

Но ей и так, похоже, хорошо.

«Севильского цирюльника» дают.

И в роли Дона Бартоло – Шаляпин.

Выходит: из кулисы кончик шляпы,

Потом ботинок, после нос этапом.

А Фигаро тебе – и там, и тут.

Как матери, от оперы начать

Ей довелось общение с искусством.

И полно в сердце, и в желудке пусто.

А голоса – по залу и до люстры,

Сольются в жгут и ну ее качать.

Про Федора Иваныча не раз

Маруся перескажет, даже внуку.

И этим вложит первую науку

Актерской школы. Явь, а тоже в руку,

Нутро затронул «клеветою» бас.

Потом она взялась за Бомарше,

И бабушку ответить не просила

На сложности. Сюжетом заразило:

«А вот бы, умудриться, как Розина!» —

Засело в недоласканной душе.

24. (Черногорец)

Легенда европейская одна

Гласит: пойди, спроси у черногорца —

А велика ль страна его? Взовьется,

С Балкан, мол, и до самого японца,

Все это – Черногория страна!

А штука в том, что если русский – брат,

То братская земля – своя, как будто,

И вес в политике с Россией – брутто,

И вроде, не в обмотки уж обуты,

И каждый – князь… своих овечьих стад.

Был у Царя Ивана с детства друг,

Такой же сумасшедший «монтенегро».

Премьером стал после войны с разбегу.

В политике, как на балах – allegro

Командовал. Имел один недуг:

Ни юбки пропустить не допускал —

Кухарка ли, принцесса ли, певица,

Плененная турецкая ли птица,

Союзница ль из прочей заграницы.

Орел: увидит – камнем с черных скал.

И столько настрогал Премьер детей:

Купцов, солдат, князей и безработных —

Что поделился бы с Царем охотно.