Марина Саввиных - КЪНIГА. Избранные стихи

Скалу пробивающий ключик
Холодные камни лобзает…
Увы! мой печальный попутчик,
Для жизни любовь не спасает!

Я ею болела, как ею и нынче болею…
О, кто бы, Всесильный, когда-нибудь дал облегченье!
При ком на земле ненасытному сердцу теплее,
Уже не имеет… почти не имеет значенья!

Лишь главное – неистребимо,
А тратимся на дешевизне…
Увы, это правда, любимый,
Спасает любовь – не для жизни…

Я с Вами хочу неземной простоты,
Подобной китайскому шелку,
Где камни и ветки, вода и цветы
Мелькают сквозь ткань втихомолку…
Не надо бегущие мысли ловить —
Разгадывать тайну влеченья…
Любите, покуда хотите любить:
Предмет не имеет значенья!

На излёте судьба нас крылом осенила —
Чтобы, молча, столкнуться и, плача, проститься…
Посмотри, что она с нами сделала, милый,
Эта старая глупая бедная птица!

Что ей нужно от нас? Всё давно отгорело…
Как решиться поднять эту позднюю ношу?
Ветер рвётся в оконную твердь озверело,
И предутренний свет обжигает нам кожу.

А потом – ураганы, пожары, цунами
И молвы неотступной наветы пустые…
Мы и сами не знаем, зачем это с нами,
Отчего мы такие с тобой молодые,

Почему так тревожит обычная чаша,
Словно в ней виноград настояли столетний,
Словно дышит в затылок железная стража
И срывается сердце в полет свой последний…

Я искала старые тетради,
Где осталась роковая страсть.
К ней, моей отраве и отраде,
Никогда мне больше не припасть.
Этих бездн не трогал четверть века
Даже червь забвения – затем,
Что не может сердце человека
Забывать забытое… и нем
В этих безднах незабвенный голос.
О какую искру укололась
Тень моя в бессветной тишине?
Или снова зов помстился мне?
Или – вожделея горькой пищи,
За неодолимою межой
Сердце нерастраченное ищет
Зеркала души твоей чужой?

Протяни мне руку, милый мой,
Может, это мы пришли домой?

Или замогильный ветер стонет
В тесноте кладб и щенских ветвей,
Нас, ещё живых, как пепел, гонит
В нежный сумрак житницы своей?

Камень, летним солнышком нагретый,
Разве не теплей щеки моей?
Разве не клубится шлейф теней
Вслед за нашей призрачной каретой?

Посмотри, меня здесь больше нет.
Выпрямились стебли трав примятых.
В зарослях – среди камней распятых —
Некому хранить мой лёгкий след.

Королева глядит из окна.
Королева темна и пьяна.

А в горах от её нестерпимого взгляда
На холодном песке умирает наяда.

И отравлен источник её забытьём.
Больше дикие утки не плещутся в нём,

И, спасаясь в лесу от полдневного зноя,
Не приходят олени искать водопоя.

Возвышается замок над чёрным холмом.
Заколдованный витязь покоится в нём.

И, больная от горя и гнева,
Стережёт его сон королева.

– Спи, мой ласковый друг,
от волшебного сна
Не поднимут тебя ни сквозняк, ни волна.

Горный вихрь в вулканическом заперт ущелье,
А любимая – в яме под старою елью:

Корни в теле её пробивают свой путь,
И безмолвные черви целуют ей грудь.

Судьба поэта – это не дорога
Откуда-то куда-то. Это крик
Во твари усомнившегося Бога,
Потерянного мира детский лик.

Поэт не строит нужные названья
Предметам жизни и наветам снов.
Его судьба – предзнанье, предстоянье
И переполагание основ.

В тайге людской, которая тем шире,
Чем уже круг знакомых чудаков,
Поэт бредёт, короткий век транжиря,
Как горстку неразменных пятаков.

Бег времени – не ужас, а тоска:
Не страх берёт, а только сердце ноет,
И прав сказавший – после сорока,
Как всуе ни лукавствуй, жить не стоит.
Но ты живёшь и смотришь облака,
И чуешь небо тем бессмертным нюхом,
Что у младенца и у старика
Один и тот же, если верить слухам…
Живёшь – судьбе играешь на трубе,
Всё чаще замечая с раздраженьем,
Что ты уже не равен сам себе,
Тем более зеркальным отраженьям,
Что там, где ты перешагнул черту,
Другая жизнь рванулась размножаться,
А ты висишь – стекляшкой на свету:
Прозрачное не может отражаться,
Как, видимо, и самовыражаться…
Признаем же дерзания тщету
И обернёмся в пламенный восток,
Что близится всё явственней и шире,
Как в свиток забытья… Почием в мире!
Так спит зерно, родившее цветок.

Было ль светлое иль нет —
Всё неправда… всё отрава!..
Только ты, лазорев цвет,
Поднимайся, Владислава!
Всем единственным владей:
Тайной клязьменской дубравы,
Дружбой эльфов и людей,
Чашей грёз и кубком славы!
Свет мой чистый, пульс мой частый,
Смысл мой вечный, долг мой правый,
Путь мой Млечный бесконечный —
Всё зовется Владиславой!

На своей основе шаткой
Мир колеблется, дрожит…
Над больничною кроваткой
Свет оранжевый жужжит…
Что с тобой, моя отрада?
Кто тебе ответил злом?
Погляди, голубка Влада,
Май трепещет за окном!
Погляди, голубка Влада:
Между небом и травой
Рукоплещут ветви сада
И скворец поёт живой…
Все плохое – не про Владу.
Злые сказки – не про нас.
Нам – смеяться до упаду.
Нам, смеясь, – пускаться в пляс.
Нам – бродить в лугах цветочных,
Слушать звон и дальний лай
И в стихах немногострочных,
Избегая рифм неточных,
Распевать про месяц май!

Дочка моя, веточка
Древнего ствола,
Золотая ниточка
Алого плаща…
Речь твоя премудрая,
Так белым-бела:
Ничего б, наверное,
Я не поняла,
Скудного, банального
Смысла в ней ища…

Дочка моя, реченька,
Спящая вполсна,
Тоненько поющая
Под седым ледком…
Жизнь твоя прозрачная
Так ясным-ясна,
Что почти не видима
Ты ещё ни в ком:
Ни в блестящем рыцаре,
Ни в чужом стихе,
Ни в Прекрасном Принце,
Лучшем женихе!

Дочка моя, лодочка,
Льнущая к волне:
Ничего не надобно,
Лишь бы ветер дул,
Лишь бы нёс он лодочку
От меня – ко мне
И дорожку лунную
Перед ней тянул,
Чтоб с пути не сбиться ей,
Чтоб всегда светиться ей,
Свечечке лучистой,
Совести пречистой…